Арина Ларина - Дюймовочка крупного калибра
– Мы увидимся? – Антон говорил интимным полушепотом, от которого по Симиной спине волнами кочевали мурашки.
Тут она сообразила, что пора немного покочевряжиться, а не идти покорной овцой в открытое стойло:
– Ну, я как-то не думала…
– А ты подумай. – Серафима по голосу чувствовала, что Антон улыбается. Конечно, все ее хитрости шиты белыми нитками, но игра есть игра, а правила есть правила. Ценится лишь то, что тяжело дается. Серафима твердо решила «даться тяжело». То, что само свалилось в руки, потом не жаль и потерять, а вот то, за что бился, будешь беречь и охранять всегда.
Антон ей нравился. Наверное, даже больше, чем нравился. Именно поэтому Сима понимала, что ошибиться нельзя. Хотя особой уверенности, что получится выдержать характер до конца, у нее не было. Хотелось согласиться на все и сразу, наплевав на условности.
Наплевать на условности гораздо проще, чем удержаться в рамках, прописанных общественной моралью и собственной логикой. Серафима увязла в чувствах к Антону, как колхозный трактор в трясине. Она и ненавидела себя за слабость – и наслаждалась ею. Если мужчины пугливо съеживаются, когда ты резко взмахиваешь рукой, если в транспорте с тобой не отваживаются вступать в конфронтацию, если соседка просит помочь передвинуть шкаф, уважительно глядя снизу вверх, то иногда чудовищно хочется ощутить себя слабой и беззащитной Дюймовочкой. С Антоном она чувствовала себя именно так. Счастье плескалось в Серафиминой душе, как вода в переполненном ведре, обдавая брызгами окружающих.
Если сравнивать жизнь с пустыней, обезвоженной, утомительной, кишащей змеями и скорпионами, то Антона с полным правом можно было бы назвать оазисом. Кто-то так и погибает в песках, а кому-то везет. Серафиме повезло, но она все еще боялась поверить в свое счастье. Судьба ее не особо баловала подарками. Детство прошло в крайней бедности: родители пили, потом и вовсе оставили дочь сиротой, угорев в бане. В жизни девочки ничего не изменилось: она почти с самого рождения жила у бабушки, но в душе поселился стойкий привкус полного одиночества. Ей всегда не хватало любви или просто казалось, что не хватает. Еще подростком Серафима поняла: окружающий мир вовсе не дружелюбен и не расположен прощать ошибки. А она вся была сплошная ошибка: полная, крупная, неуклюжая и уязвимая. Прыщи, немодная одежда, строгая бабушка, не отпускавшая в клуб, – как мало надо, чтобы почувствовать себя изгоем. Слишком рано созревшая, слишком рано обманутая, слишком рано разочаровавшаяся. С годами Серафима научилась бороться, нарастила крепкий панцирь, но внутри этого панциря она осталась все той же ранимой пухлой девчонкой, горько рыдавшей перед бесстрастно честным зеркалом. Сима пыталась плыть по течению, но оно все время меняло направление, она училась на чужих ошибках, мудрела, но окружающие становились все изощреннее в своей хитрости, она научилась держать удары, ассимилироваться с враждебной средой, но хотелось не борьбы, а гармонии. И вот такую – глупую, зажатую, прикрывавшуюся грубоватой самоуверенностью – и полюбил Антон. Как легко было ему верить и как тягостно бояться грядущей потери.
Второе свидание стало решающим. Серафима летела на крыльях любви, стыдливо волнуясь, не похожа ли она на летающую корову из «Тайны третьей планеты». Ей хотелось быть утонченной, воздушной и романтичной, чтобы понравиться.
Бабушка всегда говорила, что женщин можно поделить на два основных типа: баба и фифа. Баба – это у Некрасова, которая «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет». А фифа – это блоковская Незнакомка. Первая нужна для жизни, она надежна и стабильна, как бетонный фундамент. Вторая – для мимолетной услады взора и поддержания мужского «эго»: слабая, хрупкая и зависимая. С такой каши не сваришь, детей не нарожаешь, разве что переспать пару раз для эстетического наслаждения и вернуться к первой. Суть бабулиной теории сводилась к следующему: женятся на бабах. Лучше быть бабой, к которой мужик возвращается, подняв самооценку, чем фифой, от которой уходят с чувством глубокого удовлетворения. Серафиме эта теория казалась слишком примитивной. Жизнь все же была многограннее, чем ее представляла себе Анфиса Макаровна. Согласно бабушкиной теории Серафиме повезло. Но любому человеку хорошо там, где его нет. Особенно это касается женщин. Худые пытаются поправиться, полные – похудеть, брюнетки перекрашиваются в блондинок, блондинки – в рыжих, рыжие бреются наголо, кудрявые распрямляют волосы, обладательницы коротких стрижек отращивают косы, а те, у кого косы уже есть, стригутся. Процесс тюнинга женской внешности бесконечен и многообразен. У Серафимы тоже все было не так, как мечталось. Гибкий стан, аристократическая бледность, тонкие запястья – сны, грезы и недостижимый идеал.
Вот и с Антоном хотелось быть той, которая «дыша духами и туманами», а вовсе не бетонным фундаментом, на котором будет построен крепкий уютный дом. То есть, конечно, и фундаментом быть хотелось, это даже было бы легче, но Серафима боялась, что Антону больше импонируют хрупкие томные создания, рядом с которыми так просто чувствовать себя сильным и мужественным. В тени Симы мужчины терялись, как опята в тени раскидистой ели. Логика подсказывала, что противоположный пол предпочитает доминировать. А подоминируй тут – под елью.
Антон был открыт и бесхитростен, как банный таз – весь на виду. Никаких намеков, никакого обмана, все по-мужски прямолинейно и честно.
– Поехали ко мне, – он протянул Серафиме лилии, которые она терпеть не могла, и крепко взял за талию.
Охранник на вахте чуть не выпал из будки, зачарованно наблюдая эту волнительную сцену.
– Ой, – попыталась покраснеть Серафима. – Как-то неловко.
Покраснеть не получалось категорически. Ей просто хотелось немедленно отгородиться от всего мира, оставшись наедине с Антоном, а «поехали ко мне» подходило для этого идеально.
– Мы же взрослые люди и знаем, чего хотим, – он не улыбался, не шутил, а просто внимательно смотрел на трепыхавшуюся Симу. Трепыхалась она, надо сказать, аккуратно, чтобы не сшибить кавалера как кеглю. Любая королевна, долго просидевшая в башне в ожидании женихов, отлично знает: сопротивление должно быть умеренным, иначе рыцарь может с перепугу ускакать на белом коне, даже не попытавшись добиться взаимности.
– Я так сразу не могу, – держала марку Сима, до одурения боясь перегнуть с демонстрацией приличий.
– Так сразу и не получится. Пока доедем, пока то-се, – рассудительно заметил Антон. – Тем более – пробки.
– Ну да… Пробки, – покорно кивнула Сима. – А ты что, на машине?
– Да, – Антон подталкивал ее к серебристому джипу.
