Голод. Нетолстый роман - Светлана Павлова
Люблю!
Иных разбудишь в три часа ночи, они тебе на раз-два: какие товары на «Озоне» по акции прямо сейчас. Если разбудить в три часа ночи меня, я с легкостью назову десятки видов мочегонных и слабительных препаратов, а также адреса аптек, где провизоры забыли, что давали клятву Гиппократа.
Я знаю все диеты мира и – до грамма – сколько весила четыре дня назад. Я знаю, сколько калорий сжигает плавание, а сколько ходьба. Я знаю миллион способов притупить голод или исторгнуть лишнее из себя: полпачки сигарет вместо завтрака, обернуться плёнкой и врубить обогреватель на максимум. Я знаю, что тысячи моих «коллежанок» намеренно ищут на полках магазинов просрочку – потому что неделями не могут сходить в туалет. Я знаю, на чём построен весь «похудательный» маркетинг: добавь к любому селфхарму слово «детокс», и готово. Я знаю, что некоторые девочки колют себе инсулиновые растворы, притупляющие аппетит, не думая о том, что в будущем препарат придётся использовать уже по назначению.
Я не знаю только одного: когда прекратится это безумие.
Всю школьную программу по математике я забыла, едва вышла с госэкзамена. Лишь одно арифметическое действие до сих пор осталось со мной: рост – 110 = Х, где Х идеальный вес. Порой мне кажется, что 90 % моих мыслей занято поиском корня этого уравнения.
Я никогда не смотрю вперед, гуляя по Кутузовскому проспекту. Моя голова всегда повёрнута вправо – на витрины. Но манекены не интересуют меня – я без конца пялюсь на своё отражение. На свои ляжки, на свои щёки, на выпирающий живот.
Укоризна за лишний вес мерещится мне везде. В аккаунтах шоурумов, продающих платья исключительно для высоких и худых. И нет, я не ведусь на их трюк редко мелькающих в ленте фотографий моделей размера L. L – это large, что в переводе с английского «большой», «крупный», «широкий». То есть современная размерная сетка предлагает девушке с обхватом талии больше 76 сантиметров воспринимать себя как большую, крупную и широкую. 76 сантиметров – это шаг человека, пять айфонов, две бутылки вина в высоту.
Большая, крупная, широкая может быть улица, страна или, если угодно, душа. Так думаю я, а не создатели размерной сетки. Это они имплантировали её в общество и сделали социальной нормой – то есть нормой, не требующей объяснения и комментария. А ты теперь живи такой – большой, крупной, широкой. Удивительно только, что унизительная сегрегация миновала лифчики. Там безликие номера и буквы A, B, C, D (всё никак не запомню свой размер).
Мир издевается надо мной. Отовсюду смотрят пачки обезжиренного молока, в предложку лезут видео «Как накачать пресс всего за 5 минут в день». С шапок инстаграмов локальных брендов мне говорит слоган: «Бельё, созданное специально для тебя». Но нет, зачем вы мне врёте, оно не создано для меня. Оно создано для девушек со 2-м размером груди и талией 58 сантиметров, чьи фото в вашем сраном аккаунте раз в полгода разбавляются моделью размера M. Такой он, подвиг во имя diversity.
Обычно, стоя на светофоре, я загадываю, что, если зелёный загорится через три секунды, я похудею хотя бы на 10 килограммов до конца года. «Зачем тебе худеть? Ты и так нормальная», – часто говорят мне.
Но я не хочу быть нормальной. Я хочу быть хрупкой, невесомой, тонкой, точёной, тощей. Такие прилагательные мне нравятся. У меня нет сомнений в том, что именно эти качества ценятся обществом. Иначе почему заметить 3 скинутых килограмма считается комплиментом, а набранных – бестактностью и невоспитанностью? Я понимаю, что и первое, и второе – обычный физиологический процесс, комментировать который так же странно, как, например, подмечать факт отросших ногтей. Я вообще много чего понимаю. Но моя одержимость не отпускает меня. Каждый день я задаюсь вопросом: где и когда будет новый предел?
Однажды по совету психолога Курпатова я купила самой любимой еды, тщательно её пережевала, а потом выплюнула в тарелку – чтобы смотреть на получившееся месиво. За это Курпатов пообещал мне новые нейронные связи, отбивающие охоту к съеденному. Я вглядывалась в коричневую шоколадную жижу как в бездну и понимала, что это просто очередное пробитое дно.
Недавно я заметила за собой новую привычку: стоя на кассе, изучать содержимое соседских корзин не из праздного интереса, а чтобы оценить её «вредность». Я осматриваю тело будущего хозяина копчёной колбасы, хлеба и пирожных, а после – рассуждаю, позволяет ли ему фигура есть ту или иную «гадость». Когда я вижу в корзинах девушек низкоуглеводное суфле, в груди отлегает: я чувствую сопричастность к её страданию и вместе с тем – лёгкую насмешку (она ещё глупа, раз не поняла, что эти суфле не работают).
Я вообще без конца смотрю на людей. Тому, как они выглядят, я уделяю больше внимания, чем тому, что они говорят. Ничто не может так сильно обидеть, задеть или вызвать во мне зависть, как чей-то хороший обмен веществ или тонкость черт лица. Именно это – а не угнетение мигрантов, неравномерное разделение ресурсов, низкие зарплаты врачей – кажется мне вопиющей несправедливостью. Любого встречного я оцениваю в первую очередь на предмет тела и в упор не вижу улыбок, сверкнувших из-под рукава пальто часов, или, может быть, грязных волос, наращённых ресниц. Я сканирую человека с головы до ног, делая остановки по чек-листу. Щёки – да/нет, второй подбородок – да/нет, ключицы – да/нет. И так далее. Я задаюсь вопросом: это гены или диета? А она блюёт или голодает? Если по результатам скрининга девушка кажется мне тех же параметров или полнее меня, я чувствую себя в безопасности. Если наоборот – мне плохо, неуютно и хочется домой.
Я не живу настоящим, я живу будущим, в котором вешу Х килограммов, и некоторыми моментами прошлого, в которых мне удавалось удерживать такой вес. Я не покупаю себе чёрное бархатное платье с кружевными оборками на рукавах и воротнике, потому что оно красиво только в размере XS, а в вариации М – это деньги на ветер. Я откладываю покупку на потом, предлагая себе сейчас балахонистое, шерстяное, бесформенное. При этом я прекрасно знаю, что настанет новое лето, и я снова не надену топ на тонких бретелях как у всех красоток из запрещённых социальных сетей.
В театре я часто выключаюсь из сюжета спектакля и начинаю проделывать с актёрами на сцене тот же фокус, что и на кассе в магазине. Даже среди балерин «Жизели» выискиваю глазами её – неудачницу, обречённую на веки вечные в силу широкостности танцевать в третьем ряду, ну и что, что на сцене Большого, бывшем когда-то представлением о высшей награде, а ставшем в итоге мороком, адом, порочным кругом.
В кино – то же самое. Кино вообще жестокая штука. Назовите мне хоть один фильм, в котором внутренняя эволюция героя сопровождается сознательным набором веса, а не его потерей. Помню, как читая треды про сериал «Girls» – в частности про серию, где у главной героини, девушки неконвенциональной внешности, случается страстный двухдневный роман с богатым-красивым-умным-сексуальным-успешным мужчиной, – я ужасалась тому, что люди обсуждают неправдоподобность этого сюжетного хода: мол, он никогда бы не стал спать с такой жирухой. (Боже, храни Лину Данэм[14].) В российском кино есть разве лишь «Я худею», ради съёмок в котором актриса Саша Бортич резко набрала 20 килограммов, а после – также резко их скинула. Я не поняла, какую мораль предлагает мне фильм, который начинается с того, что девушку в весе 69 килограммов бросает парень, а заканчивается похудевшей версией героини и обретением счастья. Возможно, мораль осталась не понятной не только мне, ведь в многочисленных послепрокатных интервью Бортич задают в разных вариациях один и тот же вопрос: «Как вы не побоялись поправиться ради роли? И главное – как вы сумели так быстро скинуть лишний вес?»
Я думаю об актёрском подвиге Бортич. На лицо – профессионализм, сила воли. Получилось ли фильмом донести посыл про принятие себя? И стоил ли этого тот самый, опасный для здоровья актёрский подвиг?
Слово «жирный». Я много размышляю о нём. А также о словах «толстый», «полный». Это не просто неделикатные слова. Это маркеры определенного
