Клеймо тирана - Любовь Попова

Нет, нет, нет. Не хочу этого испытывать, не хочу даже мысли допускать, что это животное может мне принести удовольствие. И стоит ему подойти ближе, начать искрами бить все тело, как я просто кусаю себя за руку, причиняя боль и отгоняя позорный оргазм.

— Дура, — усмехается Леон, начиная двигаться чаще и буквально через несколько мгновений вжаться в меня всем телом, заливая изнутри горячим семенем. — Ну и нахера, ты же почти кончила.

— Нет, даже близко нет. Просто укусила себя, чтобы не выть от боли.

— Да, да, так я и понял, — вытаскивает он своего гиганта, целует меня в копчик и уходит в душ.

Я лежу, распластанная по кровати, не могу даже пошевелиться, чувствуя искры не наступившего оргазма. Ни за что. Я не должна получать удовольствие, чтобы он со мной не делал. Не должна.

Глава 14

Просыпаюсь от того, что дико жарко, словно меня положили прямо в печку.

Открываю глаза и понимаю, что прижата к огромному телу Леона. Поворачиваю чуть голову, упираясь взглядом в густую поросль на лице, улавливаю спокойное, глубокое дыхание.

Он и правда огромный, подавляет меня всем своим существом и силой, которой я просто не могу противостоять.

Сглатываю слюну, вспоминаю все ощущения, которые набросились на меня голодными волками. Только невероятным усилием я смогла их оттолкнуть. Но они придут снова, я даже сейчас чувствую запах этой чертовой псины, что буквально сводит внутренности, заставляет елозить и думать о том, какого это, когда этот гигант вторгается в меня, растягивает изнутри, заполняет своим ядовитым семенем.

Я же просила его, я предлагала деньги, а он…

Он бесчувственное животное, которому плевать на меня, плевать на мои мольбы. Ненавижу, ненавижу его!

Он уничтожил меня, сделал грязной, отвратительной и развратной, думающей не о своем нежном женихе, что мучается неизвестно где, а о том, что чертова вялая плоть давит на копчик, заставляя трепетать.

Я еле выбираюсь из тяжелых пут и вскакиваю, часто дыша. Я не хочу этого чувствовать, не хочу быть с ним. Я ненавижу его! — слезы градом, тело дрожит, руки в кулаки сжимаются. В груди такая боль, словно сердце ножом проткнули и садистки проворачивают, задевая самые чувствительные нервные окончания, словно зная, как именно причинять мне самые острые страдания.

Ноги несут меня к кухонному гарнитуру, рука сама хватает нож. Если я убью его, все закончится. Я тоже сяду в тюрьму и больше не смогу испытывать ничего ни к нему, ни вину, что изнутри разъедает. Самое главное, что мне не будет стыдно перед Колей. Потому что лучше убить или умереть самой, чем ощущать это к монстру, что подавил мою волю.

Я подхожу к кровати, заношу нож высоко, до натяжения всех связок и мышц. Он спит. Сколько можно спать.

Одно движение и его не станет. Одно движение и я свободна.

Внезапно он открывает глаза, сразу безошибочно находя меня в сумраке утра.

— Ну? Будешь бить или это очередная прелюдия?

— Я не посто ударю, я убью тебя!

— Ну это смотря, куда попадет нож. Ты хочешь, чтобы я мучился или чтобы умер сразу. Просто чтобы я мучился, можно ударить мне в бочину. Тогда без скорой я буду умирать довольно долго, сгорая в агонии боли. Если ударить прямо сюда, — тычет он в шею, по которой вьется странный рисунок. — То я умру от потери крови за пару мгновений. Еще можно ударить в пах, мне кажется, целишься ты именно туда, тогда…

— Замолчи! Замолчи! — опускаю нож, роняю его на пол. Громкий стук отдается прямо в меня, проникает как лезвие, разрывая связь с реальностью. Падаю там, где стояла. Меня распирает изнутри горе. Я не могу дышать, не могу говорить, даже плакать не могу. Слезы застревают, мешают видеть. Я лишь рыдаю в голос, пока меня отрывают от пола, куда — то несут. Кажется, что уже плевать, куда. Плевать до тех пор, пока кожу не обжигает ледяными струями воды. Во мне словно пробку выбивают. Слезы потоком, руками по груди обнаженной и крики, что рвутся из горла.

— Ненавижу, ненавижу, ненавижу! — Он тянет ко мне свои руки, а я двумя ладонями по груди его хлопаю. — Не трогай меня.

Он просто толкает меня в угол и сам забирается в крохотную душевую. Занимает почти все пространство. Ему, что, не тесно совсем? Он обволакивает своим присутствием, своим запахом, подавляет. Хочу выйти, но он словно недвижимый, продолжает растирать лицо и шею, мыть свой громадный член, что тут же дергается в его руках.

Я зажмуриваюсь на мгновение, реально не понимая, как это ночью могло уместиться во мне

— Мог бы дать мне выйти.

— Выходи кто мешает.

— Ты себя видел? Мутант перекаченный.

— Женщинам нравится, — усмехается он в бороду.

— Вот и шел бы к этим женщинам, чего ко мне приклеился. Мог мне дать помыться первой?

— Мне на работу надо, — только и отвечает он басом, а затем руку в мою сторону тянет. Я сжимаюсь вся, готовая ногтями впиться в его кожу, а он лишь берет мой шампунь и выливает в свою ладонь.

Я поднимаю голову, чтобы возмутиться, но голос пропадает, а я лишь пялюсь на пену, что стекает по его мощному телу, что скатывается по зарослям на накаченной груди, ниже к плоскому животу, усыпанному кубиками, и ниже, к колом стоящему члену.

— И чего он у тебя стоит постоянно. Может это какая — то болезнь?

— Хочешь заняться лечением?

— Хочешь меня в очередной раз изнасиловать?

— Да, но времени нет, — убирает он шампунь, пока я метаю молнии в его лицо, а потом вдруг чувствую руку в волосах и жесткие губы, не дающие даже спасательный вздох делать.

Я упираюсь руками в его грудные мышцы, хочу оттолкнуть, отвернуться, но, чем больше сопротивляюсь, тем сильнее оказываюсь придавленной к стене. Я не отвечаю на это зверство, прячу язык, но тело дрожит, а чертовы инстинкты буквально воют ответить на желание самца. Между ног растекается собственная влага, а член, что жмется к животу все сильнее, лишь усиливает чертово неадекватное желание. Он не останавливается. Продолжает терзать мои губы, пока вдруг они не начинают искрить а изо рта вырывается против воли стон. Теперь вместо того, чтобы отталкивать его, я собираю пальцами волосы на