Неправильная помощница - Любовь Попова
— А то что ты сделаешь? К отцу своей жены побежишь?
Наверное, переборщила, потому что Антон вдруг делает рывок и в локоть мой вцепляется. Да с такой силой, какой я раньше в нем и не видела.
— Сука, Котова. Ты переспишь со мной, иначе твой драгоценный босс не только о пилоне узнает. Я ему такое расскажу, что он тебя на километр к себе не подпустит.
— Отпусти, идиот, больно! Что такого ты ему обо мне можешь рассказать?
— Я ему… Я скажу, что ты шпионка и тыришь идеи для вертолетов ваших. Сразу он, конечно, не поверит, но работать ты точно не сможешь. Кто тогда будет лечить твою драгоценную больную мамочку?
— Отвали!
— Придешь ко мне как миленькая, на коленях приползешь и ноги свои раздвигать будешь.
Я замахиваюсь пакетом, он рвется, и Антона осыпает белыми рубашками. Правда это не помогает, и боль в руке становится адской. Но ровно до того момента, пока вдруг все не проходит, а улицу оглушает крик Антона. Я ищу его глазами и замечаю, как его нос зажат рукой Распутина. Так сильно, что уже начинает кровить.
Глава 13
— Отпустите! Больно! Больно!
— Больно тебе будет, если я еще раз тебя здесь увижу или вообще в зоне видимости Марии Викторовны, ты понял? — он толкает его, но Антон не сдается. Держится за текущий нос и не уходит.
— Вы не понимаете, она скрывает от вас…
— И чего такого интересного ты, гнида, можешь рассказать о ней, чего я сам не знаю.
— Она занимается не подобающим видом деятельности. Она танцует на шесте!
— Он, что, тебя этим шантажировал?
— Да забейте на него, — уже прошу я, люди вокруг смотрят. Девчонки вышли из офисного здания, им теперь не до работы, тут такое шоу. Кто-то уже камеру включил.
Распутин просто поднимает одну из рубашек, наматывает на кулак и, схватив Антон за воротник, бьет ему в нос, полагаю, ломает тот окончательно. Страшно дико, но и останавливать босса я не намерена.
Антон падает, воет, а мне уже страшно.
Не за него, а за Арсения. Вдруг его посадят?
— Давайте ему скорую вызовем? — предлагаю я, пока начальник уводит меня все дальше, держа за запястье, как ребенка. К машине, что все это время стояла совсем рядом. — Арсений Ярославович! Если он истечет кровью…
— Он тебя там оскорблял, а ты за него волнуешься? Очередная влюбленность юности?
— Я не волнуюсь! — вырываю у него свою руку. — Но не хотелось бы остаться без начальника, когда вы сядете в тюрьму. Я вроде как к вам уже привыкла.
Он смотрит на Антона, который все еще корчится на асфальте, и выругивается. Идет туда, бросив мне.
— Стой возле машины и не двигайся, — ну а что я, я делаю, как он говорит, даже не дергаюсь. Мне нравится ему подчиняться, нравится смотреть, как он решает дела, как руководит начальниками отделов, как увлеченно чертит, а потом в цехе смотрит, как собираются в паззл нужные детали. Нравится смотреть, как он ходит. Четкий, почти военный шаг, никакой пружины. Наоборот вбивает каблуки ботинок в асфальт, как гвозди. По телу дрожь. Кажется, что прямо сейчас он достанет меч и проткнет меня им.
Он подталкивает меня к машине.
— А что, мы так Антона и оставим?
— Скорая уже едет. Жить он будет, захочешь еще интересного о себе послушать, придешь к нему в больницу.
— Заняться мне больше нечем, — замечаю только что подошедшего Гену. Улыбаюсь ему ровно секунду, потому что в следующую меня почти насильно пихают на заднее сидение. Не слишком-то вежливо.
— И давно этот гондон тебя шантажирует?
Антон — гондон. Банальщина. Но я все равно прыскаю со смеху.
Распутин ждет ответа спокойно, но это спокойствие обманчиво, кажется, в его голосе сквозит еле сдерживаемый гнев.
— Маша… Я вопрос задал…
Эта энергия власти и притягивает, и отталкивает. Сейчас больше второе, так что я отсаживаюсь подальше… Опускаю свою сумку на колени.
— Маш, я вопрос задал? — сколько же у него терпения. Подсознательно, а может и не слишком мне очень хочется в очередной раз вывести его на эмоции и посмотреть на последствия. Тоже сделает больно? А может что-то другое?
— А это не тот Антон, который неделю назад с вами общался в «Альтаире»?
Я качаю головой, но Гена прищуривается и приходится кивнуть. Ситуация, конечно, патовая.
— То есть ты хочешь сказать, что какой-то хрен моржовый к ней клеился, а ты не сказал ничего?
— Вы не спрашивали, Арсений Ярославович, а Мария Викторовна сказала, что беспокоится не о чем.
— Да я бы сама справилась. Ай! — вскрикиваю, не сразу понимаю, откуда боль.
Оказывается, начальник сжимает пальцами мою коленку. Жжет дико, но уже не больно, скорее непривычно ощущать на себе чужое прикосновение, его прикосновение.
— Ты слабая и неуклюжая. Несмотря на свою щуплость, он весит килограмм на тридцать больше тебя. Серьезно считаешь, что справилась бы с ним? Что с правилась бы хоть с кем-то…
— Я… быстро бегаю
Он отпускает, расслабляется и даже вроде растягивает губы в микроулыбке. Ну или мне кажется.
— Ген, отвезем Машу в студию ее, пилона, — он даже адрес называет. Откуда знает-то? Да еще по памяти.
— Да? Ну ладно, — говорю, а сама откидываюсь на спинку кресла и просто смотрю на проезжающие мимо улицы. Моя рука расслабленно лежит на кожаном сидении, ощущая приятные вибрации двигателя.
Да уж, в такой машине я бы всю жизнь ездила. Большая, безопасная. Особенно когда Распутин рядом. Жаль нельзя его сложить в коробочку и носить с собой как талисман. Кто знает, чего бы удумал Антон? Руку бы мне сломал? До сих пор место, где он сжимал, болит и ноет.
Тут же чувствую касание и поворачиваю голову. Распутин берет мою руку как хрустальный сосуд, вызывая колкие мурашки там, где только что болело. Он аккуратно проводит кончиками пальцев в месте, где все покраснело. Я уже жалею, что надела рубашку с короткими рукавами. Но сегодня так жарко, что я с утра даже думала надеть юбку покороче.
— Думаю, рентген делать не надо, — хочу отвести руку, это кажется слишком интимным, но его нежные касания превращаются в стальной капкан.
— И как ты будешь сейчас тренироваться?
— Нормально. Я же не сломала руку, — он все-таки отпускает меня, а я отвожу взгляд. Как же тяжело в его глаза смотреть. И в то же время отводить свои еще тяжелее.
— Твоя мама болеет? Этого нигде не указано?
— Ну… — не хочется об этом говорить. — Инвалидность ей
