Свет твоих глаз - Мира Айрон
— Конечно, справитесь, — с сарказмом ответил Анатолий. — Особенно тогда, когда Мишка твой пошлёт тебя куда подальше, и правильно сделает. Такие бабы, как ты, никому не нужны. Только вот ко мне ползти после не надо — я назад не приму.
— Не переживай, не приползу.
Люда достала из кладовки сумку и чемодан, начала быстро скидывать туда вещи. Велела Юльке собрать всё самое необходимое. Правда, не представляла даже, куда идти. Как родителям в глаза смотреть? И примут ли мама с папой их вообще, особенно отец?
Решив, что лучше переждать пару дней, Люда, перекинув через плечо сумку, взяв одной рукой ладошку дочери, а второй — ручку чемодана, отправилась к Ларисе. Лариса не станет задавать лишних вопросов; она поймёт Люду как никто другой. И живёт Лариса одна в небольшом частном доме, оставшемся ей от бабушки. На день-два, наверно, разрешит остановиться, а потом Люда придумает что-нибудь.
…Конечно, Лариса приняла их и разрешила жить у неё столько, сколько нужно. Получилось, правда, не слишком долго. Анатолий на следующий же день сменил замки, а все оставшиеся вещи Люды и Юли вывез к родителям Людмилы.
В тот же вечер к Ларисе пришёл Евгений Савельевич. Ясное дело, он был уже в курсе всех последних и самых горячих новостей, и поведение дочери восторга ему, мягко говоря, не внушало. Однако он сказал, что пока они с матерью живы, их дочь и внучка по людям скитаться не будут, — у них есть дом.
* * * * * * *
Михаил постоянно на шаг отставал от Люды. Поняв, что от мужа Людмила ушла, он пытался найти её, но так и не смог. Анатолий даже не открыл ему, послав через двери трёхэтажным матом и заявив, что он за бабами Мельникова не надсмотрщик. У родителей Люды не было, а её напарница, Лариса, сказала, что понятия не имеет, где Людмила, когда Михаил вчера приходил в детский сад.
Он же не знал, что Люда сама попросила Ларису никому ничего не говорить, и теперь боялся сойти с ума от тревоги. А тут ещё позвонил первый секретарь Горкома комсомола Севостьянов и настойчиво пригласил Михаила на приём. Вне очереди и без записи.
Как всё быстро! Ведь только вчера утром Михаил поговорил с женой и дочерью. Вера повела себя на удивление спокойно; у Михаила создалось впечатление, что она уже знала обо всём.
Дочь Света, кажется, не до конца поняла, что происходит. Во всяком случае, на известие о том, что папа теперь будет жить отдельно, она отреагировала вполне спокойно, даже не плакала. Спросила только, будут ли они видеться и гулять вдвоём с папой в парке, как всегда гуляют. Получив подтверждение, совсем успокоилась.
Вера пыталась мужа увещевать. Это у неё всегда хорошо получалось, — увещевать и давить. Терпеливо и долго, как на собрании, говорила о карьере, о возможностях, о пути, который они проделали вместе. Пообещала, что на "один раз" она закроет глаза, если Михаил готов взяться за ум.
Однако Мельников был твёрд: забрал уже приготовленные вещи и переехал к родителям. На развод он подал ещё раньше. Когда уходил, Вера спокойно сказала ему, что не оставит всё это так. И разлучница, и предатель-муж за всё ответят.
…- Входи, Мельников, — хмуро сказал Севостьянов, словами не ответив на приветствие Михаила, но протянутую руку пожал. — Присаживайся.
Михаил сел и молча уставился на деревянные панели расположенной напротив стены.
— Сигнал поступил, Мельников, — вздохнул первый секретарь, и Михаил посмотрел в его усталое породистое лицо.
Михаилу всегда казалось, что Севостьянов больше похож на дворянина из девятнадцатого века, какого-нибудь князя, например, а не на первого секретаря Горкома комсомола.
Чувствовалось, что разговор Севостьянову крайне неприятен, но деваться некуда, приходится.
— Что же ты творишь, Михаил? Да ещё в такой ответственный для тебя момент? Потерпеть не мог? Или сгулять как-нибудь… поаккуратнее? Вот от тебя меньше всего ожидал фортеля, честное слово!
Михаил открыл было рот, но Севостьянов поднял вверх ладонь, давая понять, что его речь ещё не закончена.
— Как два слона в посудной лавке! Один из семьи ушёл, у родителей обитает, вторая — то же самое… Ломать — не строить.
— Людмила у родителей? — всё же встрял Михаил, не обращая внимания на пламенный и красноречивый взгляд Севостьянова.
— Вы что как маленькие-то? Тоже мне, Ромео и Джульетта местного пошиба! У обоих семьи, да и возраст у вас уже не такой, чтобы чудить.
— Мы с Людмилой любим друг друга, — опять отвернувшись к стене, ответил Михаил. — И будем вместе, как только всё это закончится.
— Я тебя понял, — махнул рукой Севостьянов. — И далее этот бред слушать не намерен. Значит, так. Сегодня среда. Даю тебе время до понедельника, чтобы одумался. Супруга твоя готова идти на примирение. Придёте сюда вместе с Верой Николаевной. Повинишься, признаешь ошибки и неправоту. Всё забудем, и сразу начнёшь подготовку к вступлению в новую должность. Такая работа предстоит, что времени на глупости не останется. Пора горячая сейчас, и чем ближе ноябрь, тем пора будет горячее. Всё, иди, отвечать мне не надо. Я знаю наизусть всё, что ты мне сейчас скажешь. Все там были; не ты первый, не ты последний.
* * * * * * *
Вечером, когда Люда с отцом уже полили огород и закрыли на ночь парники, а Юлька улеглась спать, залаял дворовый пёс Умка, и раздался стук в ворота дома.
Евгений Савельевич вышел во двор и посадил Умку на цепь. Люда и её мама Тамара Ивановна, которые сидели за столом в кухне и пили чай, встревоженно переглянулись.
Однако уже через минуту лицо Люды вспыхнуло от радостного смущения, потому что в кухню следом за хозяином дома вошёл Михаил.
— Вот такие гости к нам пожаловали, — неопределённо сказал Евгений Савельевич. — Лично не знаком, но догадываюсь, кто.
— Михаил, — сообщил Мельников.
Тамара Ивановна достала чистую чашку и молча налила чай для гостя. Молчали и все остальные. Михаилу очень хотелось поговорить с Людой наедине, но это пока не представлялось возможным, потому он только во все глаза смотрел на неё, отметив, что она осунулась и побледнела за прошедшие дни. Сердце болезненно сжималось, и каждый новый удар отдавался новой болью.
Люда тоже смотрела на Михаила, глаз не сводила с его лица, и думала такие же тревожные мысли.
— Так и будем молчать и переглядываться? — усмехнулся Евгений Савельевич. — А тем
