Подарок коллекционера - М. Джеймс
— Не прикасайся ко мне! — Рявкает он. — Я уже решил, куда ты пойдешь. Отвали. — Он отталкивает меня, и я чувствую, как в уголках моих глаз выступают слезы.
— Пожалуйста, у меня есть брат, я не соглашалась уезжать из Лондона. Я предложила себя, для работы там, а не быть проданной и стать объектом торговли людьми … пожалуйста! Я нужна моему брату. — Мне кажется, что сейчас я что-то бормочу, слова вырываются наружу, но он, кажется, едва слышит меня. Он машет рукой, и рука женщины в кимоно сжимает мое предплечье, на удивление сильная для ее маленького роста. — Пожалуйста! — Кричу я, когда она тянет меня назад, ужас переполняет меня, все мои тревоги о том, как успокоить его, исчезли. — Пожалуйста, я не могу здесь оставаться. Я не могу… я должна идти домой! Я должна…
Кайто уже сидит на шезлонге, откинувшись на спинку, распахивая халат, когда две женщины снова опускаются на него. Последнее, что я вижу, как он откидывает голову назад, светлые волосы рассыпаются каскадом, когда звуки сосущих ему женщин наполняют комнату. Затем двери закрываются, и моя аудиенция с Кайто Накамурой окончена.
— Пойдем. — Женщина тянет меня за руку. — Ты должна вернуться в свою комнату.
— Я не могу. — Я поворачиваюсь к ней, умоляя, надеясь, что у нее появится хоть какое-то сочувствие. — Пожалуйста, помоги мне. Ты тоже женщина… тебя это не должно устраивать. Моему брату всего шестнадцать, и он совсем один дома. Он не знает, куда я уехала. Пожалуйста, помоги мне уехать, помоги мне вернуться в Лондон. У меня нет денег, но я найду способ вознаградить тебя…
Женщина грустно и сочувственно улыбается мне.
— Мне очень жаль, — осторожно говорит она и тянет меня обратно в том направлении, откуда мы пришли. — Я служу дому Накамура, и теперь ты собственность Кайто Накамуры. Не мне указывать, куда тебе идти.
Я, спотыкаясь, иду за ней, в груди закручивается паника. Я здесь никого не знаю. У меня нет денег. Уйти невозможно, и единственный человек, который в силах мне помочь, отмахнулся от меня как от ничтожества. Даже он не хотел меня. Он планирует подарить меня какому-то другому неизвестному мужчине в неизвестном месте.
Моя жизнь больше не принадлежит мне.
— Подожди здесь, — говорит женщина, провожая меня обратно в комнату, где я проснулась. — Еду и воду принесут. Ты можешь снова принять ванну, если хочешь. Я… — Она выпрямляется, ее лицо превращается в гладкую маску. — Мне очень жаль, Ноэль Джайлс.
Мое имя звучит странно из-за ее акцента. Все здесь странно. Я начинаю что-то говорить, умолять еще раз, но дверь закрывается, и я слышу звук поворачивающегося замка. Выхода нет. Я чувствую, как горячие слезы наполняют мои глаза, когда я падаю на пол, мое тело подкашивается, когда последние крупицы надежды покидают меня. Я в ужасе за себя, за то, что будет дальше, но еще больше я боюсь за Джорджи, за то, что случится с ним сейчас, когда меня не будет рядом, чтобы позаботиться о нем и обеспечить его. Вся его семья исчезла, теперь, когда меня там больше нет.
Я потерпела неудачу, с горечью думаю я, рыдая на полу. Выхода нет.
Моя жизнь, какой я ее знала, подошла к концу.
6
АЛЕКСАНДР
Я просыпаюсь в своей темной спальне, не уверенный в том, как долго я спал на этот раз и который сейчас час на самом деле. Сон — это в основном то, чем я занимаюсь сейчас, за исключением кратких моментов, когда я вытаскиваю себя из постели, чтобы удовлетворить свои телесные потребности: поесть, принять ванну и проверить рану на плече, которая упорно отказывается полностью заживать. Я часто чувствую лихорадку, от чего меня частенько тошнит. Тем не менее, я отказываюсь обращаться за медицинской помощью, которая выходит за рамки моих посредственных возможностей. Я этого не заслуживаю. Я ничего не заслуживаю сейчас, кроме как чахнуть здесь, растворяться в своем окружении, пока ничего не останется. Другие могли бы назвать это жалостью к себе, но я знаю, что это такое на самом деле.
Наказание, которого я заслуживаю.
Я возбужден, мой член прижат к животу, напрягаясь от потребности в освобождении. Несколько ночей назад я проснулся от сна об Анастасии с липкими от спермы бедрами, мои усилия удержать себя от любого удовольствия сводились на нет потребностями моего тела. Этого было достаточно, чтобы сдержать мою похоть ненадолго, я слишком долго отказывал себе, и теперь я снова жажду, отчаянно желая большего. Теперь здесь нет никого, кроме меня, никто больше не сломлен, кроме меня самого. Больше некого дразнить, трогать, мучить или наказывать.
Мне не нужно тянуться к фотографии, она уже четко запечатлелась у меня перед мысленным взором, но я все равно тянусь. Одной рукой я нащупываю ящик прикроватной тумбочки, другой обхватываю член, мучительный стон срывается с моих губ от простого удовольствия соприкосновения плоти с плотью. Даже зная, что я не позволю себе расслабиться, мои бедра уже напряглись, пальцы ног поджались в предвкушении, а яйца отяжелели и ноют. Я опускаю руку, чтобы обхватить их, постанывая…
Сильный стук в дверь заставляет меня резко вскочить и застыть на месте, сопротивляясь желанию свернуться калачиком в постели. Это немедленно повторяется, и я отпускаю свой пульсирующий член, стиснув зубы от нарастающего раздражения. Должно быть, это колядующие или что-то в этом роде, сердито думаю я, разочарованный тем, что меня оторвали от моих ритуалов самоистязания. Проваливайте.
Я еще немного лежу, надеясь, что они поймут намек и уйдут, но стук раздается снова. На этот раз он более настойчив, и я откидываю одеяло, хватаю скомканный халат, валяющийся на полу, и накидываю его, прежде чем выйти в коридор и спуститься по лестнице.
— Проваливайте! — Кричу я, озвучивая мысль, которая звучит в моей голове так же громко, как рождественские колокола, и я снова слышу стук, когда достигаю нижней ступеньки лестницы. — Ради всего святого — я распахиваю дверь, готовый отогнать любого, кто стоит у меня на пороге, рычанием и несколькими сердитыми ругательствами, когда резко останавливаюсь, застывая на месте.
На моем пороге нет колядующих. Вместо этого я вижу совсем другое.
Перед моей дверью стоит на коленях видение. Женщина, похожая на ту, что была в старой сказке: волосы черные, как ночь, кожа бледная, как снег, губы красные, как кровь. Даже с ее глазами, закрытыми красной шелковой повязкой на глазах, я вижу, что она потрясающая, одетая в красное шелковое белье с кружевами: корсет, который прикрывает ее груди, подчеркивая их наилучшим образом, несмотря на их маленький размер, ее бледная кожа просвечивает сквозь кружевные вставки, спускающиеся до бедер. Там она прикрыта красными шелковыми трусиками, но только-только, ее ноги в чулках,
