Я вернусь в твою жизнь - Маша Малиновская
В его словах слышится неприкрытая угроза, от которой у меня все волоски на теле дыбом встают. Раньше он был резким и скорым на решения, импульсивным. Сейчас сюда добавились возможности, властность и взрослая решительность. Он и тогда был опасен, если перейти дорогу ему, стоит вспомнить Пашу, что уж говорить за сейчас.
Кажется, я только в этот момент в полной мере это осознаю. Передо мною больше не тот горячий на решения студент. Не ершистый молодой парень со своим “Я хочу тебя, Адамовна”. Которому море было по колено. Передо мною взрослый, решительный мужчина, обладающий широкими возможностями. Куда более широкими, чем я…
Что если ему вздумается отомстить? Что если он попытается отобрать у меня мою Настю?
От этого предположения стынет кровь. Сердцу в груди становится как-то холодно и тесно.
Я реально понимаю, что противопоставить Семёну в случае его подобного решения мне будет нечего. Он юрист. И, как я помню ещё по его учёбе в университете, по отзывам коллег о нём, весьма талантливый. Умножим на опыт и состоятельность. А я мать-одиночка без официальной работы и своего жилья.
— Может с той стати, что твоя семья заплатила мне за аборт? — выпаливаю и тут же прикусываю язык, но поток эмоций слишком сильный. — Пока ты готовился к развлекательной поездке в Японию. Кому нужна была неудобная, опозоренная преподша с не менее неудобными последствиями? Явно не тебе. О чём твоя мать мне предельно чётко сказала.
Я поднимаюсь резко, нервы на пределе, внутри дрожь, пульс на максимум. Старая боль фонтанирует в груди, всё вокруг заливая горечью.
— А у меня ты мнение спросить забыла, да? — он тоже вскакивает на ноги и повышая голос. — Деньги оказались весомым аргументом? — выплёвывает будто что-то отвратительное.
Меня прошивает насквозь. Он ставит мне в вину, что я взяла эти проклятые деньги! После ножа, воткнутого им прямо в сердце и провёрнутого его матерью. И заботливая мать ему, конечно же, поведала о том злосчастном конверте.
Мы сталкиваемся взглядами. Секундное сражение глаза в глаза истощает в момент, взрывая в груди остатки выстроенных за эти пять лет укреплений над огромной кровоточащей дырой.
— Молодые люди, будьте добры, перенесите свой эмоциональный разговор в другое место, у нас спокойное, уютное заведение, и другим посетителям некомфортно, — к нам подходит администратор.
— Да, нам уже пора, — киваю и протискиваюсь мимо Семёна.
— Уже уходим, — говорит он администраторше и кладёт на стол купюру.
Но пока я вынуждена вернуться за забытым на столе смартфоном, Радич выходит первым и ждёт меня за дверью кофейни. Пытаюсь пройти мимо Семёна, но он сжимает пальцы на моём локте.
— Я тебя не отпускал, — удерживает на месте. — Разговор мы ещё не закончили.
— Мне пора, Семён, — высвобождаю руку. — Настю нужно забрать из сада до часу.
В его глазах на мгновение проскакивает странное выражение, и я понимаю, что это реакция на имя. Я ведь впервые за весь этот болезненный разговор назвала её имя. Но реакция эта недолгая, через секунду его взгляд снова тяжелеет.
— Садись в машину, — кивает на припаркованный у самых ступней мерс. — По пути к саду и договорим.
— Семён, мы пять лет были одни, — разворачиваюсь к нему и смотрю в глаза. Близко. В горле ком. Я не знаю, как мне объяснить Насте появление чужого для неё человека. — Зачем тебе это? Живи, как и жил. У меня нет ни к тебе, ни к твоей семье никаких претензий.
— Зато у меня есть претензии к тебе. Она моя дочь, Василина, ты же не думаешь, что я останусь в стороне? Тем более, что ребёнку нужна помощь.
— Это наши проблемы. Мы справимся. Тебя это не касается.
Вижу, что он начинает злиться. На скулах проступают желваки, а губы сжимаются в тонкую полоску.
— Меня касается всё, что касается вас двоих, — отрезает жёстко. — Поэтому в машину, Василина, пока я не затолкал тебя туда силой.
Выбора он мне не оставляет. Как впрочем и раньше. Есть только его решение и его мнение. Но что-то мне подсказывает, что спор прямо сейчас может вылиться мне боком. Поэтому я, наступив себе на горло, иду к машине.
13
Семён
Сидит и держится за ремень безопасности обеими руками, будто ждёт, что я сейчас открою двери тачки и вытолкну её на полном ходу.
Как она меня из своей жизни когда-то.
Зла не хватает. Зависаю моментами, как на её шее, под бледной, прозрачной кожей, бьётся жилка. Возникает желание взять и сжать эту хрупкую шею ладонями. До испуга в глазах и паники. Чтобы взмолилась о пощаде.
А ещё это желание борется с другим. Несмотря ни на что, я не могу спокойно смотреть на её губы. Приоткрытые, пухлые, немного влажные, без капли помады.
Это проклятье такое — хотеть её?
Адамовна показывает на детский сад впереди, и я паркуюсь рядом на стоянке. Василина отстёгивает ремень, но продолжает сидеть на месте и держаться за него.
— Мы летим в Москву на следующей неделе, — говорит негромко, глядя в лобовое. — В НИИ ревматологии имени Насоновой. Профессор ознакомится со случаем Насти и будет принимать решение об операции.
— Пришли мне конкретную информацию: дата, рейс, предварительный диагноз, эпикриз из уже пройденных обследований. Мне важно знать всё.
— Хорошо, — кивает, удивляя покладистостью. Задумала что-то или осознала, что сколько бы ни дёргалась, от меня не отвязаться?
Двери одного из корпусов в саду за забором открываются, и воспитатель выводит нескольких детей. Наверное, тех, кого забирают перед дневным сном. Среди них три девочки и четверо мальчиков, но я сразу узнаю Настю. Она, как и другие, бежит к павильону, но заметно прихрамывает.
Тоже отщёлкиваю ремень, намереваясь выйти из машины, но Адамовна судорожно хватает за руку.
— Пожалуйста, Семён, — смотрит, а в глазах её влага собирается. — Не так резко. Что я ей сейчас скажу? Она ведь маленькая, её неожиданная новость об отце может испугать. Дай мне время ей рассказать.
Ощущения странные. Жаром грудь обдало ещё там в аэропорту, даже раньше, чем мозг сообразил. И не отпускало все эти четыре дня. А сейчас ещё что-то добавилось. Странное — саднит, распирает, будто дышать мешает.
Но Василина права. Девочка ни
