Безнадежно влип - Наталья Юнина
– Что?
– Тереться об меня.
– Я тебя грею, а не трусь.
– Согрей мне лучше ладони, – перехватывает мою руку, как только я начинаю поглаживать ее ногу.
– Лучше с ног начинать.
– А я сказала, с ладоней.
Обхватываю ее руки и только спустя несколько секунд до меня доходит.
– По отношению к кому это неправильно?
– К мужчине, с которым, возможно, в ближайшем будущем я буду встречаться, – усмехаюсь в голос.
– Ты его здесь встретила? – молча кивает. – Тут зимой живут девять семей. Ну, может, десять. Всех я знаю поименно, и никому из мужского пола нет меньше пятидесяти лет. Хотя вру, Егорычу с девятого участка лет сорок пять. Ты на него засмотрелась?
– Да, на Егоровича, – то ли я в конец дебильнулся, то ли Маша начала искусно брехать.
– Ты думаешь, что я в это поверю? Подожди, ты что хочешь, чтобы я типа ревновал тебя?
– А с какой целью мне это делать?
– Ой, даже не знаю, может, потому что ты в меня втрескалась, когда жила в моей квартире? И в общем-то была не против перевести все в горизонтальное положение, если бы не упавшая елка, – куда меня несет? Зачем я это делаю? Остановись, Медведев.
– Мне было любопытно и интересно с тобой целоваться. Это был эффект того, что ты был единственный мужчина, встретившийся на моем пути, после фактически длительной изоляции. То есть дело было не в тебе, хоть ты и хороший. Но я бы никогда сознательно не продолжила дальше того, что было.
Остановите землю. Кто хочет быть актрисой? Точно моя сестра, а не Маша? У Берсеньевой звездеж на пятибалльную систему. Даже не прикопаешься.
– Красивая речь, Маш. Признаться, если бы ты не произнесла, «хоть я и хороший» подумал бы, что это не ты. Молодец. Из выученной из какого-то журнала фразы, ты вставила что-то свое. Хорошо звучит.
– Благодарю за комплимент или это не он? – игнорирую вопрос, перемещая руку на Машин живот, скрытый тканью футболки.
– Значит с первого дня, как ты сбежала, тебе помогала моя сестра, так? Когда вы познакомились?
– Да, помогала. Познакомились незадолго до того, как я ушла, она приходила к тебе в квартиру. Я с ней тогда была в клубе. Ты только не ругай, ее, пожалуйста.
– Ее-то наругаешь, ага, конечно.
Охренеть, конечно. Развели как лоха. И только просто Мария могла жить почти месяц на моей же даче. Бред какой-то.
– А папа тебе ничего не сделал?
– Ну, видишь, я живой, значит нет, – вот тут бы сыграть на ее чувстве вины, но нет, не хочу. Равно как и говорить о том, что ее папаша знал о Машином местонахождении. А сейчас знает? Просто дает ей побыть на свободе, а сам снова присматривает? – Маш, ты почему сбежала? Я тебя чем-то обидел?
– Нет. Просто поняла, что не надо надеяться на помощь мужчин. Я бы не научилась самостоятельности, если бы жила здесь не одна. Я не вру.
Самое противное, что я понимаю – не врет. Но однозначно не договаривает.
– Тебе что-то про меня сказала Наташа? Поэтому ты ушла?
– Нет. Кроме того, что ты любишь селедку под шубой и шницель, она ничего не говорила. Ну так, еще по мелочи, но только хорошее.
Хорошее, блин. Почему она так складно говорит, а у меня такое паршивое чувство на душе? Забылся, называется. Теперь лежу в обнимку с полуголой «забылся». На хрена я на это подписался? Дурацкая идея. Разговоры разговорами, а против физиологии не попрешь.
Утыкаюсь носом в Машину шею, втягиваю ее запах. Сам не понял, как коснулся губами ее кожи, а рука стала блуждать по футболке. Врушка. У самой сердце стало бабахать так, что мне в ладонь отдает. Веду рукой выше, на что Маша сжимает мою ладонь.
– Прекрати.
– Я тебе кровь разгоняю. Чувствуешь, как твое сердце бабахает? Лечение проходит успешно.
– Мне кажется, это ты себе что-то там разгоняешь. Или поднимаешь.
– Не, тебе, Маш.
– Сомневаюсь. Доктор, а что в меня упирается сзади?
– Электронагревательный прибор.
– А поточнее?
– На твоем феячном языке – генераторная пушка.
– Я сказала, хватит! – рявкнула так, что я малость опешил.
Видимо, не настолько Маша отморозила себе руки, раз сжала мою ладонь с такой силой. А потом и вовсе вскочила с дивана, схватила верхнее одеяло и умчалась хрен знает куда.
Детский сад штаны на лямках. Встаю следом с дивана, надеваю джинсы и как только тянусь к шкафу, моего плеча касается Машина рука.
– Вставляй, – это мне сейчас не послышалось? Медленно поворачиваюсь к ней.
– Матерь Божья, ты бухать ходила?
– Вставляй, – все так же ровно, без каких-либо эмоций произносит Берсеньева.
– Прям сразу вставлять? Давай начнем с предварительных ласк. Тебя подготовить надо.
– Вставляй.
– Ну ладно, подыграю тебе, расскажи, как ты хочешь, чтобы я вставил.
– Желательно поглубже, но так, чтобы ничего не повредить.
– Поглубже и не повредить? – ну улыбнись ты уже, просто Мария, что за мегера стоит около меня? – А, то есть ты хочешь при этом девочкой остаться? Губа у тебя не дура. Ничего не получится, Машка, он же не размером с корнишон, так что все, что надо повредит, а что не надо оставит в порядке.
– Да, корнишон бы не влез. Но вставлять-то ты будешь агрегат поменьше. Так что не повредишь.
– Поменьше? То есть ты думаешь, что у меня там… он размером с твой мизинец?
– Она, а не он. Ватная палочка. Засунь себе ее в ухо и почисти от серы. Ты, видимо, очень плохо меня слышишь, возможно, дело как раз в том, что у тебя уши забились. Но делай это не глубоко, чтобы не повредить барабанную перепонку, – протягивает мне ватную палочку. – Я тут вспомнила, что оставила на улице пакет, не мог бы ты его принести, а я пока согреюсь другим способом. Встану под теплый душ. Заранее благодарю.
Смотрю на удаляющуюся, закутанную в одеяло Машу и хочется истерически расхохотаться. Какая муха ее укусила?
Вот она здесь живая, ни с какого этажа не прыгала и мужа, который бы ее трахал, не терпела. Но почему сейчас вместо облегчения,
