Не верю! (СИ) - Градцева Анастасия

— Я так соскучилась, — с придыханием проговорила красотка и впилась губами в Димин рот. Асю замутило, она с трудом разжала пальцы, которые стиснули край полки, и вытерла отвратительно мокрую ладонь об штаны. Взяла рюкзак и молча пошла в другой конец вагона, на свое место. Ей навстречу шла нагруженная пакетами Соня, лицо которой выражало горячее сочувствие.

— Ася… — начала она сбивчиво.

— Соня, кто это? — очень спокойно спросила Ася, заранее зная ответ на свой вопрос.

— Это девушка Варламова, — помедлив, сказала Соня, избегая прямого взгляда, — Ась, ты только не подумай…Я думала, зачем говорить…ведь все равно…ну и я предупреждала же.

— До свидания, — любезно попрощалась Ася и направилась на свое место. Спину она старалась держать максимально прямо и гордо. Но кроме гордой спины у Аси, к сожалению, было еще и лицо, на котором ныли и болели от тщательно сдерживаемых слез глаза. Плотно сжатые челюсти, в горле пульсирует острый и болезненный комок, которому нельзя сейчас дать волю. Ни в коем случае. Господи, поскорее бы уже поехали… Она уставилась в окна, выходившие на противоположную сторону, и яростно закусила губу. Соленый привкус на языке и мгновенно защипавшая ранка на мгновение отрезвили, и Ася, глубоко вздохнув, аккуратно усадила себя на нижнюю полку.

Варламов наконец стряхнул с себя Иру, которая продолжала что-то тараторить своим нежным голоском. Какого хрена приперлась, спрашивается? Говорил же, чтобы не встречала. Нет, надо было прийти, покрасоваться. Или пусть бы у поезда ждала, но вот так — наброситься на него на глазах у Аси — это самое худшее, что только могло случиться. Диме, когда он увидел беспомощный Асин взгляд, который она по-детски переводила то на него, то на Ирку, как будто дали под дых. Он стоял, обнимал Иру и ненавидел себя, ощущая в горле отвратительный жгучий комок. Ну да, у него есть девушка, да, он не хотел, чтобы Ася об этом знала, но он не думал, что это будет так… мерзко.

До отправления оставалось еще пару минут. Он прицепил Иру к Брегусу, а сам вскочил обратно в вагон.

— Ася… — парень подбежал к её полке, сам не зная, что тут можно сказать.

Она повернулась к нему. На каменном лице холодно и презрительно сверкали глаза. Невозможно представить, что у веселой смешливой Аси — его Аси — могут быть такие ледяные глаза.

— Иди нахуй, Варламов.

— Ася, послушай… — он попытался взять ее за руку. И увидел в темно-серых глазах такую дикую ярость, что непроизвольно отшатнулся.

— Нахуй — это туда, — Ася царственно указала на выход. — Не заблудишься.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Чувство вины невыносимо жгло Димку, эта боль бесила, разъяряла так, что хотелось сделать больно в ответ.

— А ты что, думала у меня нет никого, — издевательским тоном протянул парень, ощущая еще большее отвращение к себе. — Мы ж с тобой просто развлекались, ничего больше. Жаль только, что ты мне не отсосала…

Раздался хлесткий звук пощечины, и на этот раз Варламов не стал перехватывать Асину руку. Кожу на левой щеке обожгло заслуженной болью.

С Аси слетела маска равнодушия, которую она сохраняла с таким трудом, рот искривился от обиды и унижения, но только на секунду:

— Может и отсосала бы, будь ты мужчиной, а не малолеткой, который кончает в штаны.

Дима вздрогнул, его лицо застыло, и девушка с мстительной радостью поняла, что ей удалось его задеть. Но одновременно было мерзко от того, что она оказалась способна на такие слова. Никогда бы не подумала…Как же он сумел ее так довести…

— Провожающие, освобождаем вагоны!

Дима молча повернулся и ушел. Ася сидела с неестественно прямой спиной до тех пор, пока за окнами не исчезли городские пейзажи и снова не замелькали ели и березки. И только тогда позволила себе расплакаться.

10

Третий день проходил одинаково. Ася бродила по пустой квартире, ставила чайник, наливала себе чаю, потом забывала про него. Когда на кухне скапливалось несколько кружек с остывшим чаем, она все выливала и мыла их. Холодильник был пустой — родители все убрали перед тем, как уехать в Крым, а у самой Аси не было ни сил, ни желания идти в магазин. Есть не хотелось совсем. Она листала старые любимые книги — настолько читанные-перечитанные, что глаза скользили по строчкам без всяких мыслительных усилий. Она включала телевизор примерно раза два в день и, прощелкав все каналы, выключала. Потом принималась плакать. Слезы находили с какой-то тупой периодичностью и уже никак не затрагивали, не выворачивали душу. Они были похожи на бессмысленное скуление собаки, которой обварили бок кипятком. Лежит она под кустом и тихонечко скулит, потому что очень-очень больно…и знает, что никто не поможет, не вылечит, не накормит, а все равно скулит…

Нет, конечно, Ася вовсе не считала Димку любовью всей своей жизни. И понимала, что это просто курортно-фестивальный недо-роман. Но так ужасно и оскорбительно они расстались там, в поезде, так больно и унизительно было видеть его девушку, о которой все знали и молчали. Знала Соня. Наверняка знала Ольга. Уж конечно знал Лешка Брегус, с которым она так подружилась и который был таким добрым и внимательным…И ведь он пытался ей один раз сказать, но Димка ему не дал.

Димка… До сих пор внутри царапало от его имени. Как, как она позволила себе влюбиться в глупого самовлюбленного пацана с задатками дон-жуана, который строит из себя невесть что? Она — взрослая двадцатипятилетняя девушка, которая уже… А что уже? Позвольте, а она разве чего-то достигла? Семьи нет и не предвидится, карьера не блещет никакими перспективами. Ася обречена еще несколько лет играть белочек, зайчиков и котят под началом Коврова — режиссера детских спектаклей, а когда она станет достаточно «заслуженной», ее возьмет под свое крыло сухая и чопорная Нина Ивановна Затихина, и она будет играть в ее тоскливых, как зубная боль, постановках русской и зарубежной классики. Будущее представлялось таким серым, унылым и безнадежным, что Ася снова начинала плакать. Это ужасно… жить-жить, и вдруг понять, что ты ничего не стоишь. Ни как актриса — раз не оставили ее в Екатеринбурге, ни как личность — не смогла пробиться к сильным и талантливым режиссерам, не отважилась поехать в Москву. А самое обидное — она ничего не представляет собой как девушка — раз все, на что она может рассчитывать, это обжимания с перезрелым подростком, которому так охота трахаться, что, в общем-то, все равно, с кем это делать…

Звонила мама из Крыма. Ради нее Ася старательно расцвечивала тусклый голос нарочитой радостью.

Звонили из театра. Дали график репетиций — к первому сентября будет сказка для первоклассников, Асе дали роль Букваря. Она еле удержалась, чтобы не швырнуть телефон в стену. Для слез нашелся еще один повод.

Звонила подруга Наталья. Ася несколько раз трусливо не брала трубку, а потом все же взяла. Сказала, что приходит в себя после отдыха, и душевно попросила Наташу не трогать ее.

На все остальные звонки Ася не отвечала в принципе.

На исходе третьего дня в дверь отчаянно зазвонили и затарабанили. Ася осторожно подошла к глазку: родители еще должны были быть в Крыму, а остальным она открывать, в общем-то, не обязана.

— Открывай, чучело! Я знаю, что ты дома! — трубный глас лучшей подруги Натальи было слышно даже через дверь. Ася со вздохом открыла. Наталья влетела в прихожую и, с размаху поставив подозрительно звякнувшие пакеты на пол, порывисто обняла Асю, потом слегка отстранила ее от себя и стала придирчиво рассматривать:

— Похудела, загорела — просто класс! Но кислая рожа все портит.

— Я тоже рада тебя видеть, — буркнула Ася. Она не хотела, не желала никакого оживления, которое Наташка притащила в ее уютную депрессивную заводь. Более того, она просила — просила! — пока не трогать ее. Но Наталья, конечно же, как всегда послушала только себя.

Не обращая внимания на Асино недовольство, лучшая подруга уже бесцеремонно натянула тапочки и прошлепала на кухню, где стала деловито разбирать пакеты.