Гроза школьной столовки (СИ) - Мелевич Яна

- Так, класс «Б», что за маски-шоу за бесплатно? – рычит Семен Аркадьевич и толпе проносится неловкое роптание. – Хотите присоединиться? А вы висите, у вас еще 10 минут!

Ясно же, что мы одни тут такие смелые и крутые. Вон как головами в ответ мотают, даже Николай слепоглухонемым прикинулся, достав свой айфон, принимаясь за киносъемку остросюжетного детективного фильма о нашей парочке. Прямо не Еремин с Грозной, а Нэнси Дрю* с Алексом Райдером*. Девочка-детектив и мальчик-шпион.

- Боже, - всхлипываю, ощущая, что мои силы на исходе. Быть крутой хорошо, однако слишком больно. Кажется, словно сейчас все тело от головы отвалится, не ощущаю поясницу, собственных пальцев, принимаясь медленно сползать по канату, грозясь свалится вниз на маты. Будет явно больно.

- Держись, - произносит строгий голос. – Гроза, ты или тряпка?

- Тряпка, - пискляво выдавливаю, зажмуривая глаза. Главное вниз не смотреть, не будет соблазна посмотреть на себя с переломанными костями в виде лепешки, если упадешь чуть дальше матов, наложенных друг на друга.

- Кто говорил, что целый противень осилить может с пирожками? – возмутился Макс, подтягиваясь выше, сам видимо едва удерживаясь на весу. – Будь бой-бабой! Давай Грознова, я люблю тебя не за нытье. Ты мне такой даже не нравишься.

- Ой да будто я тебе вообще когда-то нравилась, - фыркаю громко, не обращая внимание на десятки камер смартфонов, направленных в нашу сторону.

- Нравилась. Пять лет тебя люблю, как свалилась с лестницы на меня, едва тушей своей не задавив. С тех пор дня не мыслю, чтоб жизнь без Наденьки Грозновой прожить, - заливает соловьем Макс. А лицо какое серьезное сделал, будто сам верит в то, что сейчас несет. Кстати случай этот я помню, тогда гналась за одним отличником, посмевшим меня сравнить с бочкой и налетела на Еремина. Вроде с того у нас идет конфликт, видать нечто важное ему отдавила, как бы не сосуды, по которым кровь в мозги закачивается, иначе чем его глупость объяснить?

- Ааа, ну если дело так обстоит, то конечно, - невольно хрюкаю от смеха, вцепляясь сильнее в канат, не давая сползти вниз еще на несколько сантиметров. Зря все же леггинсы надела спортивные, по-моему, часть объективов сейчас не тот ракурс снимают, о чем красноречивые ухмылки на лицах парней говорят.

- Что «конечно»? – поинтересовался любитель капусты, прекратив судорожно цепляться за веревку.

- Верю, говорю, словам твоим ванильным, - закатываю глаза, с сарказмом отвечая. – На надпись «сарказм» над моей головой внимания не обращай, она просто всегда у меня загорается, как только уши начинает от лапши оттягивать.

- Грознова, – вздыхает Макс обреченно, - я уже не знаю какими словами все выразить, чтоб до тебя дошло.

- Дубиной ей по темечку! – орет Ладужкин, а толпа чаек рядом поддакивает, выкрикивая:

- Да, да!

- Так ее!

- Макс, будь мужиком, хватит за бабой бегать!

- Да вся школа уже ржет!

- Да заткнитесь вы, - огрызается Макс, покачиваясь на веревке. Семен Аркадьевич внизу сморкается в собственный ворот олимпийки, поглядывая в нашу сторону растроганным взглядом. В душе что-то там зашевелилось, стоит видимо, проверится на ишемическую болезнь. Мало ли чего там колет, чешется и тянет.

- Ах, эта прекрасная юношеская любовь, - вздыхает мужчина, махая нам рукой. – Спускайтесь, ваше время вышло.

Отлично, еще бы знать, как. У меня тело не двигается, походу умру на этом канате на пару с Максом, в отчаянии смотрящего на меня своими лучистыми серыми глазами из-под пушистых ресниц. Никогда не понимала. Зачем парням такие дары. Волосы, ресницы, порой кожа лучше, чем у большинства девчонок. Задумчиво губу прикусываю, заметив завороженный взор Еремина и вскидываю брови.

- Чего тебе, болезный? Тоже никак не спустишься?

И снова этот вздох, да что с ним такое происходит?

- Знаешь, Надь, - тянет задумчиво так, медленно сползая вниз, стараюсь поспеть, ощущая, как веревка невольно обжигает руки, однако продолжаю двигаться, наблюдая за Максом. Где-то на середине пути замираем, поскольку он произносит:

- Вот скажи, каким образом надо признаться в любви девушке, чтобы до нее с первого раза дошло, если она меня в упор не замечает?

Мой мозг сделал паузу, отправившись на законный перерыв. Не могу понять происходящее, вечный «лоадинг» висит, загружая данные. Моргаю – ошибка. Еще раз – ошибка. Еремин влюбился? Извилины начинают шевелиться, разгоняя работу серого вещества до скорости света. Сердце биться чаще, падая вниз. Одновременно спускаемся по канатам, под тяжелое молчание толпы подхожу ближе, заглядываю в напряженное лицо. Плевать, что ноги, пальцы, вообще все мышцы перестали слушаться от долгого пребывания в одной позе. Хочу знать.

Очень хочу.

- Еремин, - с придыханием восхищенно произношу. Подбираясь так близко, что кажется он замер, ожидая от меня чего-то. – Ты что же это… втюхался в кого-то? И она тебя продинамила?

Коллективный стон позади нисколько не умаляет моей широченной улыбки первого дурачка на деревне. Макс не выдерживает, складывая ладони рупором, заорав громко, что едва не оглохла:

- Я. Тебя. Люблю!

Ух, едва барабанные перепонки не выбил напрочь. Прочищаю ухо, дернув пару раз за мочку, чуть не оторвав вместе с маленькой золотой сережкой в виде сов, похлопав Еремина по груди, обтянутой спортивной футболкой с какой-то крутой пафосной надписью на японском.

- Вот в следующий раз также своей возлюбленной проори, глядишь до нее дойдет! – киваю, махнув рукой и поворачиваясь к выходу, топнув на толпу ошарашенных собравших парней из «Б» класса. – А ну кыш!

Расступаются, уж не знаю, что такого сказала. Однако слышу голос Семена Аркадьевича, сочувственно произносящего трагичным тоном Максу:

- Ладно, Еремин. Обойдемся без автомата. Тебя и так по жизни судьба обидела, искренне, по-мужски сочувствую. Держись там что ли, парень. Но уроки больше не прогуливай.

Фи, мужская солидарность. Из-за такой ерунды готовы друг друга в десны лобызать. Пялятся еще, будто не мифическая девушка Макса кидает, а я бессовестно разбиваю сердце несчастному парню. Это ведь не правда. Разве могу сердце Еремину разбить, там же вместо органа отвечающего за перекачку крови, плод помидора.

- Идиоты мужики, - бурчу, двигаясь в сторону женских раздевалок, приближаясь к толпе десятиклассниц, стоящих у дверей. Вскидываю брови оглядев парочку, из тех, что перепутать можно с ночными бабочками, рассекающими туда-сюда вдоль остановок посреди ночи. Юбки короче бабулиного согревающего пояса для поясницы из овчины. Жмутся, войти боятся, косясь на дверь открытую.

- Чего встали? – бурчу недовольно, толкая приоткрытую дверь.

- Стой, не входи туда! – пищит одна из бабочек, светловолосая, но поздно Мой взгляд натыкается на перевернутые вещи из собственной сумки, отчего пальцы сами сжимаются в кулаки. В обычное время я бы решила, что это Еремин так прикалывается, если бы не наблюдала сорок минут лицом к лицу подле себя. Подкладка разодрана, тетради разбросаны, пинал вывернут, ручки, карандаши, линейка, резинка – все валяется под лавками вместе с вещами. Хочу дышать огнем и убивать точно Дайнерис Таргариен, влетающая в город под осадой.

- Мы пришли так уже было! – на всякий случай выдает вновь одна из десятиклашек. Осторожно присаживаюсь на корточки, касаясь порванного до ниток пинала, сужая глаза. Кто-то не просто похулиганил, но еще стащил мою любимую корейскую помаду нейтрального цвета с легким блеском. Унес бессовестно, даже не сказав «мерси» на прощание.

- Убью, - рычу, чувствуя, как надо мной нависла тень и слышу голос Еремина. Мрачный такой, суровый, какой я от него раньше не слышала никогда.

- Предлагаю на время заключить перемирие, выловить воришку и руки ему оторвать. Что ты об этом думаешь?

Не глядя завожу за спину левую руку, ощущая, как Макс извернувшись, пожал пальцы в знак соглашения и примирения двух заклятых врагов.

- Ладно, мистер Райдер, - тяну, резко оборачиваясь. – Излагайте свой шпионский суперплан.