Богом данный (СИ) - Шайлина Ирина
Я мельком вспомнила про то самое голубое платье… даже удивительно, что мне не принесли одежду той девушки, я уже уверена, что девушка была. Одеваюсь, охранник стоит за дверью и терпеливо ждёт, затем ведёт меня к выходу из моей тюрьмы.
На улице и правда солнечно. Морозно слегка. Я не знаю, куда меня ведут, но рада этой возможности хотя бы пройтись по улице, а ещё рада тому, что адского пса не видно. Машин несколько, Черкес наверняка в одной из них, но меня везут одну. Я кручу головой, чтобы осмотреться при свете дня, понять хотя бы, в какой части города мы находимся. Этот район не в центре, но недалеко от него. Я вспомнила, мы с Васильком здесь гуляли. Тут много, очень много старых домов. Часть из них давно снесли, а какие-то жемчужины спрятали за огромным забором, как и дом Черкеса.
Едем мы в сторону от города. Проскакиваем район с типовыми высотками, въезжаем в пригородные посёлки. Пересекли один из них, затем в лес. Мне бы стало страшно, но я сомневаюсь, что Черкес будет увозить меня в лес, чтобы убить. Он вполне мог сделать это и в городе, а затем скормить своему дому.
Наконец мы притормаживаем у ворот, они открываются, въезжаем внутрь. Дверь машины открывается, на меня обрушивается вал запахов. Пахнет сеном. Навозом. Лошадьми. Это конюшни. Участок просто огромный, наверное, здесь и ипподром есть. Я шагаю за тем, кто меня привёз, Черкеса, как всегда, не вижу. А мы входим в большое здание, идём тёмным коридором, затем попадаем в сами конюшни. В стойлах лошади. Они фыркают, когда мы проходим мимо, вытягивают головы — им интересно.
— Эта? — спрашивает высокий бородатый мужик. — Смешно.
Он один из группы ожидающих нас мужчин. Черкес тоже здесь, но на меня он даже не смотрит, заглядывает в стойло. Кстати, у всех стоял верхняя часть открыта, лошади могут вытаскивать голову, а тут окошко зарешечено.
— Пусть попробует, — пожимает плечами Черкес. — Застрелить коня мы всегда успеем.
Я поняла, что от меня требуется — похоже Черкес мне поверил. Шагаю к стойлу, в котором держат животное, прижимаюсь лицом к металлической сетке. Это конь, кобыла точно не может быть такой огромной и мощной. Он жмётся к задней стене своей маленькой тюрьмы, не делает попытки напасть, но я вижу, что стойло сильно пострадало от его бешенства. Деревянные детали погрызены, на стенах следы копыт, сама сетка на двери продавилась, видимо, пытался вырваться.
— Купили две недели назад, — объясняет мне мужик. — Не жрёт, падла. Одному из наших руку сломал, второму устроил мозготряс. Все только руками разводят, а мы за эту скотину столько денег выложили…
Я не знаю, чем я смогу помочь. Я люблю лошадей, но ни разу не видела по настоящему разъярённое животное. А бокс тем временем открывают, вталкивают меня внутрь и сразу же захлопывают за моей спиной. Мило, очень мило. Конь смотрит на меня, дышит шумно, вижу, как трепещут его ноздри, как напряжена каждая мышца его тела. Смешно, но он кажется похожим на Черкеса.
— Уйдите, — прошу я мужчин. — Он вас боится.
Они послушно делают несколько шагов назад. Черкес курит, я чувствую, что этому коню не нравится сигаретный дым. Мне хочется шагнуть к нему, провести ладонью по мощной шее. Он красив, этот конь. Он такой белый, что глазам больно. Даже заточение в этой клетке не смогло лишить его красоты. Но пока я стою на месте, мне не хочется ни сломанных рук, ни сотрясения мозга. Хватит того, что у меня жизнь сотряслась.
— Ты боишься, — я шепчу тихо, так, чтобы не услышали мужчины, только конь, которому адресованы мои слова. — Тебя продали и заперли в клетке… Удивительно, но я тебя понимаю. Я знаю, что это такое.
Решаюсь и делаю крошечный шажок к нему. А потом все же тяну руку и касаюсь шелковистой, даже на вид, шкуры.
Глава 7. Богдан
Все отступили на шаг назад. Я — шагнул вперёд. Мне было интересно, как она поступит, эта испуганная девочка. Коня было жалко, да, он был прекрасен, он стоил много денег, его планировали поставить на скачки. Но… неуправляем. Специалисты только руками разводили, а держать животное на транквилизаторах совсем не вариант. Кони становятся медлительными и тупыми, от них даже приплода здорового не получить. Одного такого коня я собственноручно пристрелил пару лет назад. И… сердце кровью обливалось. Лошадей всегда жальче, чем людей.
Но я уже давно понял, что жизнь и сантименты несовместимы, а сострадание часто не по карману даже мне. Поэтому будет нужно — пристрелю снова. И даже уверен, что будет, не сможет эта девушка помочь. Так, последний шанс для очистки совести, словно её вообще можно очистить. Он никого к себе не подпускал, этот конь, но я все же рискнул, приобретя его. Осталось надеяться, что рискнул не напрасно.
Она шептала ему. Я слышал шёпот, но не мог разобрать слов. А потом… шагнула и руку протянула, коснулась его шкуры. Когда привезли его, эта шкура лоснилась, а теперь — жалкое зрелище. Конь замер, девушка замерла. Я и не заметил, как затаил дыхание. Напрягся главный конюх. Он не знал… не знал, что жизнь девочки ничего не стоит. Она настолько же моя, как этот конь. Я могу убить их обоих.
Все случилось стремительно. Конь взвился на дыбы, просто взметнулся белоснежной молнией. Девушка упала на пол и свернулась клубком. Конь бросился к дверям и они сотряслись от удара. Всё смешалось, и люди, и кони… кто-то из моих вскрикнул, что вовсе никуда не годится — в любой ситуации требуется сохранять невозмутимость.
И я невозмутим, да. Стою и смотрю. В воздух поднялась пыль, животное мечется в своём вольере, я не могу разглядеть крошечную фигурку на полу. Закрываю глаза. Представляю, как копыто, подкованное металлом обрушается на её тело. Оно у неё такое красивое… такая нежная кожа. И остро чувствую, что если она умрет сейчас, это будет неправильно, да. Совершенно не к месту будет эта нелепая смерть.
Сергей достал пистолет, но я остановил его рукой. Мне показалось, что что-то изменилось. Конь словно устал. В детстве я удивлялся, как это могут лошади спать стоя? Разве они не устают? Вот этот устал. Он просто обрушился на пол, тяжёлой тушей. Дышит тяжело, и не понять даже, ранен или нет. Зато девушка жива. И вместо того, чтобы бежать она садится ближе к коню. Смахивает пену с морды, осторожно треплет его лбу, гладит шею. Конь словно успокаивается.
— Фантастика, — протянул конюх и выматерился.
Животное всхрипнуло и девушка посмотрела на нас укоризненно — следовало быть тише.
— Он устал, — сказала она негромко. — Просто устал и ему страшно. И он гордый, очень гордый…
Правильно Виктор сказал — сумасшедшая. Она просто легла рядом с конём и провалялась там битый час, я устал ждать, успел сходить в столовую и попить кофе, выкурить пять сигарет. Потом наконец она поднялась с пола, пошатываясь, постучала в дверь бокса, чтобы ей открыли.
— Воды принесите… сена, что вообще кони едят? Я постою рядом, пока он будет есть.
Конь шумно пил и косился глазом на зарешеченное окно косился, знает, что там мы. А мы ему не нравимся. Ничего, девушке, которая называет себя Лизой я тоже не нравлюсь, она же терпит… понимает, что выхода нет. Конь ел жадно, торопливо, точно боялся, что Лиза уйдёт, и доедать ему придётся без неё. А потом она открыла дверь, благо теперь её не запирали. Всё прыснули в разные стороны.
Девушка покрутила головой, пошла к воротам, через которое выпускали лошадей. Здесь небольшой пятак, на котором животным дают размяться, чтобы не застаивались, туда она и пошла. Конь — за ней. И мы тоже. Они сделали два круга, очень медленно. Девушка немного прихрамывает, видимо все же, ушиблась, конь осторожно — обнюхивает все, словно пёс. Прошлись и к нам вернулись.
— Это твой хозяин, — сказала она коню, указав на меня. — Он может не нравиться тебе… но изменить ты ничего не можешь.
И прошла снова в стойло, конь тоже, вернулся к своей кормушке, а девушка вышла на улицу и села на крыльцо. Я ждал, что она заплачет, но она не плакала. Смотрела куда-то в землю и ожесточённо терла испачканный рукав куртки.
