Галия Мавлютова - Нежное имя мечты
День все-таки закончился. Я осторожно выглянула за дверь. Никого. Пусто. Интересно, а кто еще, кроме заики-полковника, работает в «Кальпурнии»? Почему в этом помещении стоит напряженная тишина, вообще-то это обычная квартира, двухкомнатная, малогабаритная, переделанная под офис. Для Кальпурнии сойдет. Все-таки это была последняя жена полководца. Это вам не блистательная Клеопатра. На часах около семи вечера. Я высунула нос наружу, но Баландина уже не было. Кабинет закрыт. Пора домой. И я вышла на улицу. Порывом ветра мне разметало волосы, разбирая пряди, убирая их с лица и глаз, я увидела Баландина. Полковник ремонтировал машину. Даже моя «девятка» когда-то в далеком прошлом выглядела гораздо импозантнее, нежели изъезженная «Волга» полковника, изношенная до состояния резиновых тапочек Коли Гришанкова.
– Вы уже домой, Инесса? – Баландин даже нахмурился. Ему явно не понравился мой самовольный уход с рабочего места.
– Константин Иннокентьевич, скажите, пожалуйста, какая у меня будет зарплата? – спросила я, набравшись храбрости, решив брать быка за рога, но не забыла состроить при этом невинные глазки. В первую очередь надо выяснить основной экономический вопрос – почем нынче систематизация взаимовыгодных отношений?
– Вы еще без году неделя в «Кальпурнии», одного дня толком не отработали, а уже о зарплате спрашиваете, – помрачнел Баландин. Он опять начал задыхаться. Хватанул ртом холодный воздух и задохнулся, даже посинел, но я не испугалась. Это мы уже проходили.
– О-основной эк-кономический з-за-закон, – в ответ, кажется, я тоже начала заикаться. Заикание – заразное заболевание. Теперь я это точно знаю.
– Триста долларов вас устроит? – вдруг спросил полковник. Он уже передумал уходить на тот свет, весь разрумянился, посвежел. Я широко раскрыла рот. Закрыть его так и не смогла. Я глотала порывы чрезмерно усиленного ветра, вытаращив глаза, а Баландин в это время, ухмыльнувшись, хлопнул крышкой багажника и с довольным видом удалился в «Кальпурнию». Можно сказать, оставил девушку в критическом положении.
Триста долларов мне хватит ровно на три дня. В «Планете» я получала почти две тысячи зеленых. Я привыкла жить на широкую ногу. Мне нужны деньги, но не триста баксов. Я докажу Баландину, что на эти деньги не смогут прожить даже самые что ни на есть скромные пенсионеры. Но ничего доказывать мне не пришлось. Баландин выглянул из окна и громко свистнул, призывая меня в «Кальпурнию». Ну и нравы у этой матроны. Что-то не нравится мне она. Я подумала и двинула свои стопы в противоположном направлении от «Кальпурнии».
Я могу делать забег лишь на короткие дистанции. Есть одно смешное слово. Лошадей, берущих призы на средних и коротких дистанциях, называют фляерами. Весьма схожее с жаргонным словом «фраер». Фляер, фраер, в сущности, какая разница. Я резво бежала иноходью к ближайшей станции метро, будто собиралась взять приз. Я живу в центре, а «Кальпурния» зарегистрирована в Красногвардейском районе. Мне придется потеть в общественном транспорте в случае благоприятного заключения трудового соглашения. Еще не достигнуты дипломатические договоренности, а отставной полковник Баландин нагло предлагает мне триста зеленых за систематизацию клиентов. От полковничьей наглости я сильно разозлилась и в быстром темпе добежала до дома. Могу сказать, что по дороге никого не видела, ничего не заметила и не ощутила. Теснота и давка проскользнули мимо сознания и тела, будто я парила в воздухе. Мысли были поглощены святотатственным предложением Константина Иннокентьевича. Оценить мои профессиональные способности в триста долларов мог лишь ненормальный. Я решила больше не беспокоить «Кальпурнию». Бог с ней, проживет без меня. Мы молча поужинали с будущим Цезарем, скудно и скромно, как два монаха. Настроение было аховое. Мы даже не поиграли. Сразу после убогого ужина оба завалились в кровать и уставились в потолок, будто на нем что-то можно было прочитать, к примеру, дальнейшую судьбу. Но на потолке ничего не пропечатывалось. Телефон безмолвствовал. Все умерли. Тишина была какая-то въедливая и тягучая. Мне жутко хотелось, чтобы кто-нибудь позвонил. Есть же кто-нибудь живой в этом городе? Незаметно я задремала. Котенок царапнул меня по носу. Звонил телефон. Наверное, мама.
– Дочка, как ты? Здорова? – Заботливый мамин голос вызвал во мне раздражение. Как бы мне хотелось услышать сейчас чей-нибудь другой голос.
– Да, мам, все в порядке: здорова, сыта, устроена, – я сказала, что устроена, чтобы мама отстала от меня, но она назойливо прицепилась к этому слову.
– Ты нашла работу? Где, в каком районе, у кого? Доченька, какое счастье, ты вернула меня к жизни, – мама несказанно обрадовалась. А у меня больно засвербело внутри, где-то в области сердца, видимо, стыдно стало.
– Мам, ничего интересного, так себе, рутинная работа, ты обещала мне халтуру найти. Где твоя писательница – жива, творит? – Я пыталась перевести мамины восторги на практические вопросы.
– Творит, творит, хочешь, я сама тебе привезу рукопись книги? – Мама явно набивалась в утешительницы. А у меня появился курьер по добыче интеллектуальной халтуры.
– Привези, мне все равно, – я жалобно скривила губы. Плохо мне без моральной поддержки. Мама не в счет. Из нее рвется чувство материнского долга.
– Завтра привезу, успехов на новой работе! – Кажется, маму не волнует, сколько мне будут платить, кто у меня начальник и почему у меня льются слезы – сами по себе, текут и текут.
Бобылев почему-то не звонит. Он забыл свои слова – «до самой смерти». А я помню. У меня отличная память. Я положила трубку в гнездо и взяла в руки пульт, пощелкала, переключая каналы. Надо бы послушать «Новости». Вдруг появилось что-то новенькое. Но нет, ничего такого. Мир жил по своим обычным законам. Международные новости добавили мне горчинки в трагический сплав. Мало мне своих бед. Так тут еще мировые. Тоска. Кажется, я заболела мировой скорбью. Я выключила телевизор. Забросила пульт в угол. Пусть звезды женятся, болеют, страдают. Хочу спрятаться от всех. И еще больше хочу, чтобы меня любили, пусть это будет всего лишь один человек – один-единственный, но пусть он меня любит, и никогда не забывает, и помнит обо мне всегда, даже сейчас, в эту минуту. Я хочу, чтобы он вспомнил обо мне. Если напрячь волю и разум, можно вызвать в другом человеке ответную реакцию. Он сразу откликнется и тотчас же наберет номер моего телефона. Я даже побурела от напряжения, но телефон словно онемел. Бобылев не услышал мой призыв. Можно было лопнуть от внутреннего высоковольтного Везувия, но заставить зазвонить телефонный аппарат выше моих сил. Все-таки я обычная девушка, не трансцендентная, и не обладаю магическими возможностями. Если бы можно было приколдовать Бобылева, я бы все-таки не решилась вмешиваться в игру жизни. Страшно. А вдруг я его разлюблю когда-нибудь?
