Николас Спаркс - Лучшее во мне

— Как ты мог не знать, кто это?

— Я тогда был мало знаком с Таком и практически не разговаривал с ним, пока в тот вечер не переступил порог его дома.

— А почему ты пришел сюда?

— Сам не знаю, — покачал головой Доусон. — И понятия не имею, почему Так позволил мне здесь остаться.

— Наверное, он хотел, чтобы ты остался.

— Это он тебе сказал?

— Не напрямую. Но ты появился здесь вскоре после смерти Клары, и думаю, в тот момент именно ты был нужен Таку.

— Я всегда считал, что он принял меня лишь потому, что в тот вечер порядком выпил. Аманда порылась в памяти.

— Так ведь не пил?

Доусон коснулся простой деревянной рамки фотографии, словно до сих пор не мог понять, что теперь мир существует без Така.

— Это было до того, как ты с ним познакомилась. Тогда он любил заведение «Джим Бим» и, бывало, еле доползал до гаража с полупустой бутылкой в руке. Обычно после этого он вытирал лицо банданой и предлагал мне поискать себе другое место. Первые шесть месяцев, что я жил здесь, он повторял мне это, наверное, каждый вечер. А по ночам я лежал без сна, все думая об этом и надеясь, что наутро он забудет сказанное мне накануне. В один прекрасный день он пришел трезвым и никогда больше мне этого не говорил. — Доусон повернулся к Аманде. Их лица разделяли всего какие-то несколько дюймов. — Он был очень хорошим человеком, — проговорил Доусон.

— Да, — кивнула Аманда. Доусон стоял к ней очень близко, так, что она чувствовала его запах — мыло и мускус. Слишком близко. — Мне его тоже не хватает.

Она отошла в сторону, увеличивая расстояние, и принялась теребить одну из потертых думок на диване. Солнце за окнами стремительно падало за деревья, сгущая в крошечной комнатке сумерки.

— Хочешь пить? — откашлявшись, спросил Доусон. — У Така должен быть сладкий чай в холодильнике.

— Так вроде не пил сладкий чай, но пепси у него, наверное, есть.

— Давай посмотрим, — сказал Доусон, направляясь на кухню.

Движения его тренированного тела были чрезвычайно привлекательны, и Аманда даже тряхнула головой, чтобы не поддаться наваждению.

— Ты уверен, что мы можем это делать?

— Я почти уверен, что Так ничего не имел бы против.

Кухня, впрочем, как и гостиная, словно бы застыли, будучи помещены в некую капсулу, где время остановилось. Все кухонные приборы были куплены в сети магазинов «Сирс-Робак» 1940-х годов, в том числе и тостер размером с микроволновку, и квадратный холодильник с защелкой. Деревянная столешница рядом с мойкой почернела от воды, а белая краска на шкафах возле ручек облупилась. На выцветших, серовато-желтых от времени шторах с цветочным рисунком, повешенных, очевидно, еще Кларой, виднелись пятна от дыма сигарет Така. Под ножку маленького круглого стола на двоих, чтобы он не шатался, были подложены салфетки. Доусон нажал на ручку холодильника и вытащил оттуда кувшин чаю. Аманда вошла как раз в тот момент, когда он устраивал кувшин с чаем на стойку.

— Как ты узнал, что у Така есть сладкий чай? — спросила она.

— Так же, как и то, что ключи у тебя, — ответил Доусон, доставая из шкафа пару стаканов.

— И все же?

Доусон разлил чай по стаканам.

— Так был уверен, что мы приедем сюда с тобой и, зная, что я люблю сладкий чай, приготовил его мне заранее.

«Конечно, все было именно так. То же с адвокатом», — подумала Аманда. Но Доусон прервал ход ее мыслей, предложив чаю. Она приняла его, и их пальцы соприкоснулись.

— За Така, — приподнял Доусон стакан в руке.

Они соединили свои стаканы, и Аманда почувствовала, как прошлое тянет ее назад. Вот он, Доусон, рядом с ней, его прикосновение взволновало ее, и кроме них двоих в доме больше никого — все это казалось невозможно вынести. Какой-то внутренний голос призывал ее быть осмотрительной, не сулил ничего хорошего и напоминал, что у нее муж и дети. Однако это смущало ее больше.

— Значит, двадцать лет? — наконец произнес Доусон.

Он имел в виду ее брак, но пребывавшая в рассеянности Аманда не сразу поняла, о чем он.

— Почти. А ты? Был женат?

— Наверное, мне не суждено.

Аманда пристально посмотрела на него поверх стакана.

— Все никак не нагуляешься?

— Пока мне хорошо одному.

Прислонившись к стойке, Аманда задумалась, как толковать его слова.

— А где твой дом?

— В Луизиане. Рядом с Новым Орлеаном.

— Тебе там нравится?

— Нормально, не жалуюсь. Когда я приехал сюда, то понял, насколько Луизиана похожа на родину. Правда, здесь больше сосен, а там сплошной мох, но в общем разница незначительная.

— Не считая аллигаторов.

— Пожалуй. — Доусон слабо улыбнулся. — Теперь твоя очередь. Где ты живешь?

— В Дареме. Вышла замуж и осталась там.

— И наезжаешь сюда по нескольку раз в год повидаться с мамой? Аманда кивнула.

— Когда был жив папа, а дети еще не выросли, родители приезжали к нам. Но когда папа умер, все усложнилось. Мама никогда не любила водить машину, поэтому я теперь езжу сама. — Она сделала глоток чаю и кивнула на стул: — Ничего, если я присяду? Ноги болят.

— Да, как хочешь. А я, пожалуй, постою — устал весь день сидеть в самолете. Аманда взяла стакан и, ощущая на себе взгляд Доусона, направилась к стулу.

— Чем ты занимаешься в Луизиане? — поинтересовалась она, опускаясь на стул.

— Я рабочий-нефтяник на буровой вышке, что-то вроде помощника мастера. Завожу бурильную трубу в подъемник и вывожу ее оттуда. Моя задача убедиться, что все соединения, все насосы в исправности, чтобы не было сбоев в работе. Наверное, тебе все это трудно представить — ведь ты никогда не была на нефтяной вышке. Но это не объяснить, это можно только увидеть.

— Как это мало связано с ремонтом машин.

— На самом деле моя работа с ремонтом машин имеет гораздо более тесную связь, чем ты думаешь. Я работаю в основном с двигателями и машинами. И по-прежнему ремонтирую автомобили, по крайней мере в свободное от работы время. Мой фастбэк бегает как новенький.

— Ты до сих пор на нем ездишь?

— Нравится мне эта машина, — улыбнулся Доусон.

— Нет, — покачала головой Аманда, — она тебе не нравится — ты ее любишь. Когда-то мне приходилось буквально отрывать тебя от нее. И в половине случаев мне это не удавалось.

Странно, что ты не носишь ее фотографию в бумажнике.

— Ношу.

— Правда?

— Я пошутил.

Аманда легко и свободно рассмеялась, напомнив Доусону былые времена.

— И как долго ты работаешь на буровых?

— Четырнадцать лет. Начинал разнорабочим, потом получил квалификацию рабочего и вот теперь рабочий буровой.

— От разнорабочего к рабочему, а потом до рабочего буровой?

— Ну что на это сказать? Такая у нас в океане терминология. — Доусон с отсутствующим видом ковырнул пальцем желобок, вырезанный на старинной стойке. — А ты? Ты, кажется, хотела стать учителем.

Аманда, сделав глоток, кивнула.

— Я преподавала один год, а потом родился старший сын Джаред, и я стала домохозяйкой.

Затем родилась Линн, а позже… позже много чего случилось, в том числе умер отец — очень тяжелое было время. — Она сделала паузу, сознавая, как много недоговаривает, но при этом она понимала, что говорить о Бее не время и не место. Аманда выпрямилась и продолжила ровным голосом: — Через пару лет у нас родилась Аннет, и тогда мне уже не было смысла возвращаться на работу. Но последние десять лет я бесплатно работаю в больнице Университета Дьюка, устраиваю для них благотворительные обеды. Бывает тяжело, но мне это дает возможность почувствовать свою нужность.

— Сколько сейчас твоим детям?

Аманда посчитала, загибая пальцы.

— Джареду в августе будет девятнадцать, он окончил первый курс колледжа, Линн семнадцать, она пойдет в последний класс, Аннет девять, она отучилась в третьем классе — милая и веселая девочка. Джаред и Линн в том возрасте, когда им кажется, будто они все знают, ну а я, конечно же, ничего не понимаю.

— Иными словами, они того возраста, что и мы с тобой тогда? Аманда погрустнела.

— Возможно.

Доусон умолк, глядя в окно. Аманда проследила за его взглядом. Вода в бухте приобрела металлический оттенок. В медленно движущихся водах отражалось темнеющее небо. Старый дуб на берегу не изменился с тех пор, как Доусон видел его последний раз, но от сгнившего дока остались лишь сваи.

— Здесь живет много воспоминаний, Аманда, — тихо проговорил Доусон.

Может, дело в том, как прозвучал его голос, но от его слов внутри у Аманды что-то щелкнуло, словно в скважине какого-то далекого замка повернулся ключ.

— Это правда, — наконец проговорила Аманда и умолкла, обхватив себя руками. Какое-то время тишину кухни нарушал лишь шум работающего холодильника. Лампа над головой окрашивала стены в желтоватый цвет, на фоне которого профили Доусона и Аманды выглядели абстрактными изображениями.