Анна Берсенева - Мурка, Маруся Климова
Маруся затолкала аттестат поглубже в вязаную сумку – старушка продала ее в придачу к платью – и выскользнула из школы сразу же по окончании торжественной части выпускного, не дожидаясь начала гулянки. Домой, то есть к Ермоловым, идти сейчас было нельзя. Конечно, прийти туда можно было когда угодно, но Марусе не хотелось, чтобы Анна Александровна догадалась, что она сбежала с выпускного вечера. Она вспомнила, как заглянула однажды в ермоловский семейный альбом и увидела фотографию их сына Матвея. На фотографии он был совсем маленький, чуть старше года. Между глазом и виском у него был наклеен длинный пластырь.
– Это он в смородиновый куст упал, – сказала Анна Александровна, заметив Марусин взгляд на фотографию. – Матюшка с детства непоседливый. И совершенно бесстрашный...
При этих словах ее лицо помрачнело, и Маруся догадалась, почему. Матвей был сейчас в армии, ушел он туда, не спрашивая родительского согласия, – просто ушел, и все. И служил в Средней Азии, на границе с Афганистаном, и, конечно, Анна Александровна все время думала о нем и вряд ли радовалась его бесстрашию... Сережин сын был совсем не такой, как Маруся, он уж точно не сбежал бы с выпускного вечера из-за того, что все его сторонятся. Да и зачем бы ему было сбегать, он-то наверняка не чувствовал себя среди одноклассников белой вороной. Думать об этом, так сильно от нее отличающемся, Матвее ей было так же неприятно, как жить в комнате, в которой он жил в детстве.
Досматривать альбом она тогда не стала – поскорее захлопнула и больше никогда не открывала. Она была лишней в жизни Ермоловых, и вся выдержка Анны Александровны не могла этого скрыть.
Сетчатое платье оказалось нелепым во всех отношениях: Маруся замерзла через час бессмысленного хождения по улицам. Вопреки традиции, согласно которой после прекрасной ночи выпускного бала должен был наступить такой же прекрасный летний рассвет, уже с вечера начал накрапывать дождь. К полуночи он превратился в ливень. Маруся в это время как раз брела по Рождественскому бульвару и вымокла до нитки, пока добежала до темнеющего на углу монастыря. На воротах висел замок, но мокрая как мышь Маруся сразу заметила в заборе узкую дырку и мышью же в нее проскользнула.
Она стояла под козырьком, который нависал над входом в монастырский подвал, перед ней сплошной стеной стояли блестящие дождевые струи, и она думала, что вся ее жизнь состоит из сплошных несуразностей, из каких и должна состоять жизнь совершенно никчемного человека.
– Ну че, работаешь?
От неожиданности Маруся чуть не упала в дверь, которая незаметно открылась у нее за спиной. Но упасть она не успела: кто-то схватил ее за плечи и потянул вниз по ступенькам. Маруся вскрикнула, но, наверное, голос у нее отсырел от дождя: вскрик прозвучал не громче, чем скрип закрывающейся за нею двери.
Хорошо, что хиппарские босоножки были без каблуков – по крайней мере, она не переломала ноги, сбегая чуть ли не спиной вперед по крутой подвальной лестнице. Наконец Маруся почувствовала, что ее плечи уткнулись в какое-то препятствие, и остановилась.
Тускло горела голая лампочка, зловещие тени колыхались на темных стенах, и непонятно было, от чего тянет сыростью и холодом: от стен или от теней.
– Работаешь? – повторил человек, втащивший Марусю в это мрачное помещение.
– Н-не-ет... – пробормотала она, стараясь, чтобы не стучали зубы.
Человек оказался тощим, узкоплечим парнишкой, тоже похожим на тень. Выглядел он тщедушно, но в его взгляде было что-то такое, от чего Маруся поежилась сильнее, чем от подвального холода.
– Да ладно! – хмыкнул он. – Сколько?
– Что – сколько?
– Смотря что сделаешь. Если только отсосешь, много не получишь, а если в анус дашь, то побольше. Так как?
От неожиданности Маруся только теперь сообразила, что он принял ее за проститутку и выясняет расценки. Наверное, в этом не было ничего удивительного, но она не то что удивилась, а рассердилась так, что потемнело в глазах.
– Да пошел ты! – крикнула она и изо всех сил стукнула его кулаком в грудь.
– Ах ты, сука!.. – возмутился он и ткнул Марусю ладонью в лоб. Тычок оказался неожиданно сильным; она отлетела к стене. – Я с ней как с человеком, заплатить хотел, а она!.. Да ты у меня счас бесплатно во все дырки дашь!
– На хрен она тебе сдалась, Дрюня? – лениво протянул второй парень. – Половой гигант нашелся! Визг подымет, менты набегут – тебе это надо? Думай лучше, где на дозу взять.
Он сидел в углу на корточках и взирал на происходящее ленивым взглядом. Маруся наконец поняла, почему взгляд Дрюни показался ей таким пугающим: это был взгляд человека, совершенно себе не принадлежащего. Второй парень, наверное, тоже обкурился или обкололся, но на него наркотики подействовали расслабляюще, а на Дрюню, похоже, наоборот.
Оба они не выглядели бомжами, и это напугало Марусю больше, чем напугал бы запах мочи или еще какая-нибудь примета их бездомности. Бомжи, по крайней мере, дорожили бы своим пристанищем, а эти молодые люди, похоже, оказались здесь случайно и легко нашли бы другой подвал, если бы в этом пришлось оставить труп...
– По башке стукну, визгу и не будет, – осклабился Дрюня. – Не сцы, Леха, доза от нас никуда не денется. Хоть попользуйся, пока телка бесплатная. А то тебя ж Маринка уже при всех импотентом обзывает! Позыришь, чего я с ней сделаю, сам по-всякому попробуешь – смотришь, и у тебя встанет.
Он процедил все это спокойно, сквозь зубы, и сразу же толкнул Марусю так резко, что она упала, больно стукнувшись коленками о грязный пол. На его лице застыла улыбка, такая же мертвая, как глаза. И, улыбаясь этой жуткой улыбкой, он стал неторопливо расстегивать штаны.
– Помоги-ите!..
Маруся услышала свой крик словно со стороны и ужаснулась тому, как тихо он прозвучал.
«Надо было «пожар» кричать, – совсем уж глупо мелькнуло у нее в голове. – Просто так помогать никто же не будет...»
Она вскинула глаза на висящую под низким потолком голую лампочку так, словно из ее тусклого света могло чудом материализоваться что-нибудь спасительное. Но лампочка, конечно, ничего спасительного в себе не таила. Только покачнулась и замигала, обещая вовсе погаснуть.
И вдруг одновременно с этим миганием по Марусиной голове пробежал едва ощутимый ветерок. Конечно, он исходил не от лампочки, просто открылась входная дверь. Скорее всего, это явился очередной любитель наркоты и подвального секса, но Маруся, вскочив, бросилась ему навстречу так, словно с ним пришло спасение от всех неприятностей и ужасов, которые она сама себе устроила в жизни.
Видимо, она настолько съежилась и скукожилась, оказавшись в этом подвале, что человек, стоящий на пороге, ее даже не заметил. Во всяком случае, он огляделся и спросил:
