Белва Плейн - Пылающий Эдем
– Я хочу, чтобы ты была счастлива, Марджори. Я на самом деле этого хочу.
Она сжала кулаки:
– Как же я ненавижу проигрывать! Я спрашиваю себя, могло ли все быть по-другому. Ты даже не можешь себе представить, как я ненавижу проигрывать! Ненавижу!
Ее горячность не удивила его:
– Я это знаю. Ты не терпишь, когда все идет не самым лучшим образом. Если бы ты могла терпеть, тебе было бы легче. Я лишь надеюсь, что ты найдешь…
Он говорил это тихо и мягко.
– Ты полагаешь, я найду кого-нибудь, кто меня полюбит? Так я тебе кое-что скажу. Я не думаю, что все женщины действительно хотят быть любимыми, во всяком случае, не в том смысле, какой имеешь в виду ты. Оставаясь одна, я никогда не бываю несчастной. О, ты думаешь о моих визитах, вечеринках и тому подобном, но это не то, о чем я говорю. Я говорю о своем внутреннем я. Вероятно, мне вообще никто не нужен. Вот почему я не смогла дать тебе то, что ты хотел.
Возможно, это была правда, но, может быть, всего лишь горечь обиды. Если то была горечь, а он надеялся на это, то ее разочарование должно было пройти.
Он положил руку ей на плечо:
– Я говорил тебе, что всегда буду заботиться о тебе. Об этом не нужно беспокоиться.
– Я никогда в этом и не сомневалась, Фрэнсис. Но вот что я считаю… Прошлой ночью я много думала… Может быть, мне зарыться бизнесом с антиквариатом или найти какую-то работу в этой области. И тогда я смогу делать то, что мне хочется, и жить там, где захочу.
– У тебя это хорошо получится.
– Да, подальше от сумасшедшей толпы. В окружении прекрасных вещей, собранных от самого потопа. Я, конечно, совсем не гожусь для политики или социального благоустройства, ты прекрасно это знаешь.
Она издала короткий смешок, и это выглядело так, будто она смеется над самой собой. А ребенок пытался есть траву.
– Нет, нет, не надо! – закричала Марджори, вырывая траву из рук девочки.
Девчушка заплакала в голос, и мать взяла ее на руки, стала утешать, сгибаясь под ее тяжестью.
И наблюдая эту картину, Фрэнсис понял, что он связан через ребенка с матерью и всегда будет с ней связан прочными узами, которые невозможно разорвать.
– Мы оба не хотели, чтобы все так обернулось, правда? И это не наша вина. Помни это, Марджори.
Она кивнула, соглашаясь.
– Я возьму Мейган на пляж.
– А я буду в офисе, если понадоблюсь. И они разошлись в разные стороны.
Глава 28
Фрэнсис и Кэт должны были сочетаться браком в старой церкви в Хэвенли Рест, строгом сооружении на скале, у подножья которой плескалось море, а позади был лес. В середине того дня Фрэнсис и Ти проехали вместе через весь остров.
Они почти не переставали разговаривать с тех пор, как она приехала двумя днями раньше. Они говорили 6 Кэт, о Маргарет, о Марджори и Мейган, о политике и фермерских делах. Они делали это так, как не делали с тех пор, когда он еще мальчишкой приходил из школы домой, в маленькую желтую гостиную наверху, где она обычно поджидала его, чтобы услышать о том, как он провел день.
И вдруг между ними воцарилось молчание. Слишком уж много эмоций грозило вырваться наружу. Даже этот чудесный обряд бракосочетания почти причинял боль. Как часто бывает, радость ходит рядом с печалью.
Накануне он посадил Мейган на самолет, чтобы отправить ее к Марджори в Нью-Йорк. Слава Богу, расставание не было болезненным для ребенка, иначе он вряд ли смог бы это выдержать. Она просто ушла от него, поглощенная сосанием леденца на палочке, и даже не обернулась. О, он увидит ее снова, конечно, увидит, но это будет выглядеть уже по-другому. Все прошлое закончилось, было аккуратно упаковано, снабжено адресом и отослано прочь. Завершение фазы. Мать коснулась его руки:
– Ты думаешь о Мейган.
– Да.
– Ей будет лучше с Марджори. Хорошая школа, жилье со специальными удобствами для нее…
– Но как же ты! Ты говоришь это мне, а ведь сама больше никогда…
Он остановился. Это был тот самый вопрос, который задавать ей было бесполезно. Но к его удивлению на это раз она ответила.
– Нет Правил, которые годились бы для всех. Каждый из нас – продукт того, что было до него.
Он с любопытством взглянул на нее, но ее лицо было повернуто в сторону, и его взгляд лишь скользнул по ее черным волосам и остановился на серебристой зелени сахарного тростника вдоль дороги.
– Можно знать, что надо делать, и быть не в состоянии сделать это, – заговорила она очень тихим голосом, так, что ему пришлось напрячь слух. – Но ты не должен думать обо мне как о некой болезненной мученице. Мне на самом деле живется очень хорошо…
– Разумеется, я знаю об этом, – перебил он ее. – Я знаю, как ты живешь. И все же, позволь сказать это тебе, какой бы близкой ты не была со мной, со всеми нами, я всегда чувствовал, ощущал, что какая-то часть тебя скрыта от меня. Все равно как закрытая дверь, занавес… Мне кажется, отец чувствовал это тоже.
Она не ответила, но обернувшись, посмотрела на него невыразимо глубоким взглядом и опустила глаза.
– Ну хорошо, я понимал… мы все это понимали… Вы были странной парой. Никакие два человека не могли быть столь различны между собой, как вы.
Она все еще не отвечала.
– Конечно, я понимаю, в ваше время развод был не таким простым делом. К тому же у вас было четверо детей.
И снова она смотрела куда-то в сторону, а взгляд блуждал по зарослям тростника, качающегося под ветром. Она заговорила голосом, который он еле улавливал:
– Я никогда бы не разрушила его дом и семью. Потом он поймал еще одну фразу:
– Я была обязана ему всем.
Но он был не уверен, что расслышал правильно, и не решался переспросить, потому что она вдруг резко подняла голову и легким движением, выражающим упрек, остановила его.
– Хватит с меня! Я приехала на свадьбу и хочу слышать только о ней.
– Ну что же, ты знаешь, что будет только сама церемония, и все. Все равно ведь ты сразу после нее вернешься домой.
– Я приеду опять зимой. Обещаю.
– Я рад. Ты полюбишь Кэт, когда узнаешь ее поближе. И она тебя тоже полюбит, – сказал он, желая сделать ей приятное. – У нее всего лишь несколько кузин и кузенов. Они приедут сегодня. Будет и наш новый премьер-министр. А также его теща, вдова нашего последнего премьера. Ты помнишь, я рассказывал тебе о Патрике.
– Да, я помню.
– Мне его недостает.
Внезапно в его памяти возник момент той ночи, вспомнились огни фар, пересекающие лужайку, и Патрик, что-то говорящий, нерешительный, собирающийся что-то ему сказать и не сказавший… Что это могло быть? Он заморгал, возвращаясь из прошлого в настоящее.
– Его ум, мышление… Ох, пожалуй, это звучит напыщенно или даже глупо, я не знаю… его мышление, казалось, является отражением моего собственного. Почти всегда. Это было почти зеркальное отражение. Поэтому мне было очень легко говорить с ним.