Мэриан Кайз - Не учите меня жить!
70
В конце концов от отчаяния я пошла на прием к нашему участковому терапевту, тому самому доктору Торнтону, что много лет назад прописывал мне таблетки от депрессии.
Формально я хотела спросить у него совета насчет папиных маленьких проблем, но на самом деле то был самый обычный вопль о помощи. Видимо, я надеялась услышать от знающего человека, что та горькая правда, которая открылась мне, все-таки правдой не является.
Идти к доктору Торнтону мне смертельно не хотелось, и не только из-за того, что он давно выжил из ума от старости. Я знала, он считает всех в нашей семье ненормальными. Ему уже приходилось лечить меня от депрессии. К тому же Питер лет в пятнадцать откопал где-то медицинскую энциклопедию и свято уверовал в то, что страдает всеми болезнями, о которых прочел. Мама каждый божий день таскала его в больницу по мере того, как он со страстью истого ипохондрика в алфавитном порядке находил у себя один недуг за другим, демонстрируя симптомы абсцессов, агорафобии, акне, болезни Альцгеймера, ангины и афтозного стоматита, пока, наконец, кто-то не приструнил его. Даже акне, или, проще говоря, юношеские прыщи, оказались ненастоящими. Хотя агорафобия, пожалуй, была: после крупного разговора с мамой он некоторое время вообще не выходил из дому.
Народу в приемной было, как перед Страшным судом: люди буквально сидели друг у друга на головах. Дети дрались, мамаши на них орали, старички надрывно кашляли.
Когда наконец меня удостоили аудиенции у Его Целительской светлости, он полулежал за столом, измученный и сердитый, готовясь немедленно выписать очередной рецепт.
— Чем могу служить, Люси? — устало спросил он.
Я знала, что это значит на самом деле: «Помню тебя, ты одна из этих чокнутых Салливанов. Так что? Опять у вас кто-то спятил?»
— Я не из-за себя пришла, — неуверенно начала я.
Он тут же заинтересовался и с надеждой спросил:
— Из-за подруги?
— Вроде того, — согласилась я.
— Она думает, что беременна? — продолжал доктор Торн-тон. — Угадал?
— Нет, вовсе не…
— Таинственное недомогание? — нетерпеливо перебил он.
— Нет, ничего подобного…
— Болезненные месячные?
— Нет…
— Уплотнения в груди?
— Нет, — чуть не рассмеялась я. — Правда, ко мне это отношения не имеет. Я пришла из-за отца.
— Ах, вон что, — раздраженно буркнул он. — Ну, а сам он где? Нельзя же осмотреть пациента заочно. Я виртуальных диагнозов не ставлю.
— Простите, что?..
— Надоело, — взорвался он. — Надоели эти мобильные телефоны, Интернеты, компьютерные игры, виртуальные сражения. Никто из вас не хочет делать ничего настоящего!
— Э-э-э, — проблеяла я, от шока не зная, как ответить на этот выпад против технического прогресса. Пожалуй, с нашей последней встречи доктор Торнтон стал еще эксцентричнее.
— Все вы думаете, что ничего делать не надо, — громко продолжал он. Лицо у него побагровело. — Думаете, можно сидеть дома среди модемов и компьютеров и считать, что живете и вовсе не обязательно отрывать от кресла ленивую задницу, чтобы вступить в контакт с себе подобными. Посылаете мне ваши симптомы электронной почтой, верно?
Врач, исцелися сам, подумала я. Мне казалось, доктор Торнтон сходит с ума.
Потом его боевой пыл угас столь же внезапно, как и разгорелся.
— Так что там у твоего отца? — опять сникнув за столом, вздохнул он.
— Мне не очень ловко об этом говорить, — застеснялась я.
— Почему?
— Ну, он сам не считает, что у него проблемы со здоровьем… — издалека начала я.
— Если он сам не считает себя больным, а ты с ним не согласна, то проблемы у тебя, а не у него, — оборвал меня доктор Торнтон.
— Нет, послушайте, вы не поняли…
— Отлично понял, — перебил он. — У Джемси Салливана все в порядке. Если бросит пить, будет как новенький. А может, и не будет, — добавил он, будто споря с самим собою. — Одному богу известно, что у него творится с печенью. Если она еще есть.
— Но…
— Люси, ты отнимаешь у меня время. Там, за дверью, полно больных — настоящих больных, которым нужна моя помощь. А я, вместо того чтобы заниматься ими, вынужден отбиваться от женщин из семьи Салливан, которые ищут лекарство для человека, твердо решившего допиться до смерти.
— Каких еще женщин из семьи Салливан? — спросила я.
— Тебя. Твоей мамы. Она отсюда не вылезает.
— Правда? — удивилась я.
— Ну, пожалуй, если уж к слову пришлось, уже несколько дней я ее не видел. Она, что ли, прислала тебя?
— Гм, нет…
— Почему? — насторожился он. — В чем дело?
— Она бросила папу, — ожидая сочувствия, сказала я.
Но он только рассмеялся. Или закашлялся. Он вообще вел себя довольно странно.
— Значит, наконец решилась, — выдохнул он. Я удивленно смотрела на него, склонив голову набок, и не могла понять, что с ним. И что он имел в виду, говоря, что папа решил допиться до смерти? Почему наша беседа все время возвращается к папе и пьянству?
Кое-что в моей голове начало медленно вставать на место, и я испугалась.
— А теперь ты взяла на себя то, от чего отказалась твоя мама? — спросил доктор Торнтон.
— Если вы спрашиваете, забочусь ли я о нем, то да, — подтвердила я.
— Иди домой, Люси, — вздохнул он. — Для своего отца ты ничего сделать не можешь; мы уже все перепробовали. Пока он сам не решит бросить пить, никто ему ничем не поможет.
Еще несколько моих неразрешимых вопросов обрели простые ответы.
— Послушайте, вы неправильно меня поняли, — заторопилась я, пытаясь бороться с тем, что уже и сама считала верным. — Я здесь не из-за того, что он пьет. Я пришла, потому что у него проблема со здоровьем, но пьянство тут ни при чем.
— Ну, так что там у него? — нетерпеливо спросил доктор.
— Он мочит постель по ночам.
Старик Торнтон молчал. Что, взял, нервно подумала я, надеясь, что действительно устыдила его.
— Недержание — проблема эмоциональная, — продолжала я. — К пьянству она не имеет никакого отношения.
— Люси, — угрюмо возразил он, — к пьянству это имеет самое прямое отношение.
— Не понимаю, о чем вы, — пролепетала я, прекрасно все понимая, отчего мне стало совсем нехорошо. — Не знаю, почему вы говорите такие вещи про папу и при чем тут пьянство?
— Не знаешь? — нахмурился он. — Быть того не может, ты должна знать. Как же ты можешь жить с ним в одном доме и не знать?
— Я с ним не живу, — сказала я. — Во всяком случае, много лет не жила: я только что переехала обратно к родителям.
— Но разве мать не рассказала тебе о?.. — спросил он, глядя в мое встревоженное лицо. — Вон оно что. Все ясно. Значит, не рассказала.
Я чувствовала, как дрожат у меня коленки, и знала, что он собирается мне рассказать. От этого кошмара я бежала всю свою жизнь и вот оказалась с ним лицом к лицу. Дело было нешуточное, но я испытала едва ли не облегчение оттого, что мне больше не надо прятаться и обманывать себя.
