Рози Томас - Чужие браки
Он протянул руку и коснулся голой ноги Марсель, ласково поглаживая ее пальцами. Кожа была гладкой и приятной на ощупь. Похоже, сегодняшний день все же не пропал даром. Приятные предчувствия начинали поднимать его настроение.
Марсель тоже подалась вперед. Джимми ощущал теперь сладковатый и терпкий запах ее волос, видел, как подрагивают ее веки. Джимми мысленно раздел ее, вспоминая, как выглядела Марсель в купальнике, когда они в последний раз были вместе на пляже. Джимми приготовился поцеловать Марсель, но в этот момент она сняла его руку со своей ноги.
Не понимая, что произошло, Джимми пробормотал:
— Ну же, Map! Всего лишь поцелуй. Ведь мы так давно знаем друг друга!
— Да, давно.
— Тогда почему же нет. Я думал, тебе этого хочется.
Виски после пива означало, что Джимми напился уже как следует. Он был возбужден, но не знал, как долго это продлится, если придется уговаривать Марсель. В нем снова поднималось раздражение.
— А вот тут-то ты и не прав. Я ничего не хочу, Джимми, во всяком случае с тобой. Не хочу ни капельки.
Джимми посмотрел вниз на стакан, который он аккуратно поставил у ножки кресла, на цветы в горшках, чувствуя, как улетучиваются надежды хорошо провести вечер, как покидает его очарование вечернего сада и возвращаются воспоминания о грубой реальности повседневной жизни.
— Почему? — все-таки спросил он. Его не очень интересовал ответ. — Ведь мы оба одиноки сегодня, не так ли? — Это было ясно и без слов, но Джимми почувствовал вдруг потребность произнести это вслух, признаться в этом кому-то. Он действительно чувствовал себя одиноким.
Марсель размышляла о чем-то своем. Она вспомнила, как на несколько секунд почувствовала себя неотразимой там, в саду Рэнсомов, прежде чем Джимми отверг ее, и как злоба потом пришла на смену унижению.
Марсель позволила себе насладиться моментом, а затем произнесла:
— Я целую неделю жила тут сама по себе. Одна в доме. Но мне вовсе не так уж одиноко. За неделю о многом успеваешь подумать, и одно из принятых мною решений состоит в том, чтобы делать впредь только то, что я захочу. Или хотя бы не так часто делать то, чего я не хочу. И сейчас, в этот самый момент, я поняла вдруг, что ты как раз относишься к длинному списку того, чего я не хочу. Решил, что можешь прийти сюда только потому, что нет Майкла, и я тут же улягусь под тебя, не сказав ни слова? Я не хочу с тобой целоваться, я не хочу ложиться с тобой в постель, хотя однажды, пожалуй, была не прочь это сделать.
Джимми увидел, что Марсель зло улыбается. Волна раздражения накатила на него.
— Я не хочу, чтобы ты щупал меня, как обычно делаешь это по углам на вечеринках со всеми по очереди. Уж слишком ты неразборчив, чтобы хоть кто-то при этом чувствовал себя польщенным. Мне не нравится, как ты обращаешься со Стеллой, как ты постоянно выбалтываешь чужие секреты. И мне не нравится, как воняет от тебя сегодня дешевым кабаком.
Марсель зажала себе рот ладонью, как будто та, старая Марсель испугалась, что она в своем новом воплощении выболтает что-нибудь еще, такое же злое и резкое.
Джимми встал. Его слегка покачивало. Виски ударило ему в голову.
— Безмозглая сука, — злобно прошипел он.
Джимми поднял руку и несколько секунд изучал свою открытую ладонь, затем медленно сжал кулак и оглянулся, как бы выбирая, на что бы обратить свой гнев. Он сильно ударил по стене. Боль пронзила руку от кисти до локтя. Поглядев еще раз на руку, Джимми увидел, что на костяшках пальцев выступает кровь. Марсель неподвижно застыла в своем кресле. По крайней мере, теперь она не улыбалась. Джимми отпихнул ногой стакан и услышал, как он разбился о камни мощеной дорожки. Едва держась на ногах, он прошел через дом и вышел, хлопнув входной дверью. Среди припаркованных на дороге машин, Джимми с трудом отыскал свою и поехал домой. Рука по-прежнему саднила.
Марсель сидела там, где оставил ее Джимми. Казалось, даже птицы замолчали. Тишина действовала угнетающе. Марсель вошла в дом, прошла по тихим комнатам, сознавая, какими стерильными, совершенно необитаемыми они выглядят.
Сцена с Джимми как бы пробила ее броню. Марсель хотелось увидеть детей, поговорить с Майклом, прижать их всех к себе и чувствовать, что они по-прежнему принадлежат ей. Как только Марсель сформулировала про себя это желание, оно стало еще сильней. Дом был лишь раковиной, из которой вынули устрицу, но сама Марсель не была и не хотела становиться пустой оболочкой. Марсель почти бегом кинулась к телефону. Оставалось еще три дня каникул. Если выехать прямо сейчас, Марсель приедет в Корнуолл до того, как дети лягут спать.
Майкл поднял трубку на другом конце провода.
— У тебя как-то странно изменился голос, — сказал он.
— Майкл, я хочу приехать к вам. Я не знаю, почему сижу здесь одна, без вас. Можно мне приехать?
— Да, — сказал Майкл после секундной паузы. — Да, приезжай. Мы ждем.
Стелла смотрела в окно, как Джимми ставит машину во дворе. Ремень безопасности попал в дверь, и она никак не захлопывалась, но Джимми не стал поправлять. Стелла почувствовала, как у нее похолодело все внутри.
Хлопнула входная дверь, Джимми вошел в дом. Стелла стояла у окна, ожидая, пока муж войдет в комнату. Джимми прошел мимо и уселся на потертый диван. Плечи его были опущены, руки безвольно висели между колен. Он поднял глаза на жену. От него как бы исходили волны агрессии, в зрачках глаз горели красные точки. Стелла знала, что сейчас произойдет.
— Почему у тебя такой вид? — спросил Джимми.
— Какой?
— Сама знаешь. Как у святой.
— Это тебе так кажется. Сколько же надо было выпить…
Джимми одной рукой сжал запястье другой. Лицо его перекосилось.
— Совсем недостаточно, мать твою. О Боже, прекрати на меня пялиться, ладно?
Стелла не двигалась. Джимми встал и направился к ней.
— Не смей больше трогать меня, — предупредила Стелла. Тут она заметила кровь на его руке. — Что ты натворил? Не прикасайся ко мне…
В голове Стеллы проносились картины одна ужаснее другой. Джимми не так уж часто бил ее, но сейчас каждый такой случай отчетливо вставал у нее перед глазами, уступая место следующему, как слайды в проекторе. До сих пор она старалась не вспоминать об этом. Хотя сцены были унизительными, сейчас они больше не казались Стелле позорными пятнами в ее воспоминаниях. Напротив, каждая была освещена яркой вспышкой гнева. Стеллу слепили эти вспышки и сосало под ложечкой от предвкушения нового акта насилия.
Джимми колебался. Он стоял посреди гостиной, где все было свидетельством их долгой совместной жизни. Стелла чувствовала себя среди всего этого гораздо свободнее, чем он, но сейчас у нее было такое чувство, как будто бы она постепенно отдаляется, освобождается от всего привычного, что окружало ее все эти годы.
