Темное безумие - Алеата Ромиг
Подушечкой большого пальца я скольжу по ее складочкам, наслаждаясь этим интимным моментом между нами.
Хлопок предупреждает нас о том, что наша жертва оказалась на свободе. Очарованный Лондон как мотылек опасным пламенем, я почти забыл, что он здесь.
— Не могу решить, хочу ли я тебя сейчас или позже, — говорю я, скользя рукой по ее шее и сжимая воротник рубашки. Я осторожно стягиваю ее, прежде чем дернуть и снять полностью.
Ее дыхание сбивается, зрачки расширяются от похоти.
— Мы можем сделать это сейчас и позже.
Низкое рычание зарождается глубоко в груди, когда я жестко накрываю губами этот грешный рот. Наш поцелуй — грубые укусы и мягкое слияние губ. Мы берем, отдаем и опустошаем, никогда не в силах утолить эту жажду.
— О Боже… Какого черта? — Мужчина на брезенте прерывает нас, корчась на полу.
Лондон отстраняется.
— Позволь мне разобраться с ним.
Я сжимаю зубы от разочарования. Но после одного горячего взгляда от Лондон ярость утихает. Я никогда не смогу ей ни в чем отказать, особенно в прелюдии. Я меняюсь с ней местами и сажусь на кресло, пока она направляется к пациенту. Беру пульт со столика и выключаю музыку, желая слышать только Лондон.
Ее пациент корчится на полу со связанными за спиной запястьями и плюхается на живот, как умирающая рыба.
— Что, черт возьми, происходит?
Одетая только в юбку и бюстгальтер, Лондон сокращает расстояние между ней и добычей длинными, выразительными шагами, ее высокие внушающие ужас каблуки цокают по полу. Она опускается на колени.
— О тебе все узнали, Дэвид. Твой секрет больше не секрет.
Он переворачивается на бок и наклоняет голову, чтобы посмотреть на нее.
— Доктор Нобл? Господи, о чем вы, черт возьми, говорите? Это безумие.
Она снимает одну из туфель и засовывает ему в рот.
— В этой комнате нет места для лжи, Дэвид, — говорит она умиротворяющим и успокаивающим голосом. — Есть только правда и тиканье маятника. Ты слышишь?
Его глаза стекленеют, и он кивает.
Плавным движением Лондон поднимается на ноги, другим каблучком изящно переворачивает Дэвида на спину, а затем забирается на него сверху, садясь на грудь. Она знойно улыбается мне, прежде чем наклоняется, чтобы что-то прошептать ему на ухо.
Клянусь, мое черное сердце бьется только ради нее. От одного взгляда на нее, оседлавшей свою жертву, мое сердце ускоряется, кровь обжигает вены.
Глаза Дэвида наполняются страхом, и он начинает кричать. Лондон нажимает на туфельку, чтобы заглушить крик.
Я встаю и иду к шкафу, чтобы взять рулон малярного скотча. Несмотря на то, что меня чертовски заводит наблюдать как она играется, я начинаю терять терпение. Я уже не могу дождаться, когда этот кусок дерьма заткнется. Навсегда.
Я подхожу ближе и толкаю к ней рулон по полу. Она ловит его ладонью, поднимает голову, чтобы одарить меня еще одной понимающей улыбкой, прежде чем оторвать ее зубами. Она заклеивает рот пациента вместе с туфлей.
— Что ты ему сказала, детка? — Сейчас в моем голосе легко расслышать ирландский акцент. Он проявляется сильнее от предвкушения. Я засовываю руки в карманы, чтобы удержаться от соблазна сделать с ним что-то похуже.
Она пожимает плечами, как будто ее страшный талант ничего не значит. Но для меня он — все.
— Во время наших разговоров Дэвид признался, что боится уховерток17.
Я поднимаю голову.
Она отвечает на мой невысказанный вопрос.
— Ему кажется, что они заползают ему в уши, — говорит она, прокладывая ногтями дорожку вдоль его лица. Из его глаз текут слёзы. — Возможно, я помогла ему поверить, что ночью они залезают ему в мозг, чтобы полакомиться серым веществом. — Ее пальцы достигают мочки уха, и она щелкает по ней. От приглушенного крика по спине бегут мурашки наслаждения.
Поэтому под ее влиянием он верит всему ужасу, который она ему внушает. Когда Лондон снова манипулирует его нелепыми страхами, он снова отключается от страха.
Страх действует на меня как афродизиак.
Мой голод по ней огнем разливается по артериям. Я хватаю ее за волосы и запрокидываю голову. Я чувствую вкус страха на ее губах, и это создает эффект воспламенившегося жидкого кислорода. Я беру ее на руки и несу к столу.
— Что насчет него..?
— Позже, — говорю я, почти рыча. Я усаживаю ее на стол и задираю юбку до бедер. Я неторопливо рассматриваю ее, решая, с чего начать. — Ты же не хочешь испачкаться в крови.
Было бы глупо не бояться ее в той же степени.
Без предупреждения я завожу лезвие под тонкую ткань и разрезаю бюстгальтер. От тяжелого дыхания грудь вздымается, зрелище, вызывающее восхитительные воспоминания, от которых мой и так не прочный контроль ослабевает еще больше. Я медленно скольжу лезвием вверх по нежному изгибу груди, наслаждаясь дрожью Лондон.
Она смотрит мне в глаза.
— Ты сделаешь мне больно?
От этого вопроса порочный голод внутри меня разгорается сильнее. Но за ее игривым вопросом стоит серьезное намерение узнать правду.
Я провожу ножом выше, к впадине шеи, нажимаю на острие достаточно сильно, чтобы выступила капля крови. Она меня не останавливает. Все внутри сжимается от желания.
— Я не буду врать тебе, Лондон. Причинить тебе боль принесло бы мне столько удовольствия, сколько я никогда раньше не испытывал. Но… — я убираю лезвие и, наклоняюсь к ее груди, ловя языком красный след, — последующая боль утраты, которую я испытаю, если зайду слишком далеко… Я поднимаю глаза. — Ни одно удовольствие того не стоит.
У нее перехватывает дыхание. Она тяжело сглатывает и легким движением наклоняется вперед, забирает у меня нож, а затем обхватывает за шею. Она нежно и с любовью целует меня, гася адский огонь внутри.
Наконец она отрывается от меня, хрупкое дыхание согревает мои губы.
— Принять боль от твоих рук будет прекрасно. — Ее губы дрожат у моих, и демон внутри меня поднимает голову. — Сделай мне немножко больно, Грейсон. Я доверяю тебе, — говорит она.
Ей не следует. Я сам едва себе доверяю, порочный демон внутри меня так близок к тому, чтобы вырваться на свободу, он дрожит от желания ворваться в нее.
— Ты меня убиваешь.
На ее губах появляется насмешливая улыбка.
— Так покажи мне свою гибель.
Лондон боится меня, но она контролирует монстра. И она может управлять им одним словом.
У меня вырывается рык и, теряя контроль, я оказываюсь на ней. Подтащив ее задницу к краю стола, разрываю тонкие трусики. Она гладкая и мокрая, поэтому я с легкостью ввожу в
