Нора Робертс - Дочь великого грешника
— Я не знаю.
У нее дрожали руки от страха и напряжения. Каким страшным стал его взгляд. В нем посверкивало безумие.
— Наверно, ей было трудно.
— «Трудно»! Так жить было невозможно. Она мне рассказывала, как умоляла Джека, а он отвернулся от нее. И от меня, своего собственного сына. А ведь мать могла бы сделать аборт. Запросто. И не было бы никакого ребенка. Но она меня оставила, потому что я — сын Джека Мэрси. Она говорила мне, что рано или поздно я свое получу. Получу то, что принадлежит мне по праву. У Джека полно денег, говорила она, а от собственного ребенка он откупился несколькими паршивыми долларами.
Уилла представила себе одинокую озлобленную женщину, сеющую отравленные семена в душу своего маленького сына.
— Печальная история, Джим. Должно быть, отец ей не поверил.
— А должен был! — Он ударил кулаком по камню. — Но он обошелся с ней как с грязью. Сначала шлялся чуть ли не каждый день, обещал золотые горы. Она мне рассказывала, сколько он ей всего наобещал. Она поверила ему. А когда забеременела, он послал ее к черту. Потом я подрос, и она отвезла меня к Джеку — пусть посмотрит, что у меня его глаза, его волосы, но он снова ее прогнал. Пришлось матери возвращаться в Миссулу, к своим родственникам. Джек не захотел иметь с ней дела, потому что к тому времени был уже женат на Луэлле, красотке Луэлле, и та ходила с брюхом, вынашивала Тэсс. А Джек надеялся, что это будет сын. Но он ошибся. Я — единственный сын, которого ему суждено было иметь.
— Почему ты не тронул Лили? В пещере, когда она была с Куком? — Он слишком хорошо завязывает узлы, подумала она. Не развязать. — Ты ничего ей не сделал.
— Я не желаю ей зла. Сначала, конечно, когда узнал про завещание, разозлился на них обеих. Но потом подумал и решил, что как-никак они мои сестры. — Он глубоко вздохнул, потер ушибленный кулак. — И я пообещал маме, что вернусь на ранчо «Мэрси» и верну себе то, что принадлежит мне по праву рождения. Она была такая болезненная. Надорвалась, когда меня рожала. Вот почему ей понадобились наркотики. Но для меня она делала все. Рассказывала мне про ранчо, про отца. Часами сидела со мной и все говорила, говорила. Мечтала, что я подрасту, встречусь с Джеком и потребую, чтобы он обошелся со мной по справедливости.
— А где она сейчас?
— Умерла. Говорят, ее свели в могилу наркотики. Мол, сама себя угробила. Но я-то знаю, это Джек Мэрси убил ее. Она умерла еще тогда, когда он ее прогнал. Однажды прихожу, а она лежит мертвая и холодная. И тогда я поклялся, что сдержу данное ей слово.
— Ты нашел ее мертвой?
По лицу Уиллы градом стекал пот. Ночь выдалась прохладная, но все тело было покрыто испариной.
— Какой ужас! Мне так тебя жалко.
И в этот момент ей действительно было его жалко.
— Мне было шестнадцать. Мы жили в Биллингсе, я подрабатывал ковбоем. Возвращаюсь с работы, а она лежит. Вся заблеванная, в луже мочи. Не так должна она была умереть. Это он убил ее.
— И что же ты стал делать?
— Сначала я хотел его убить. Это была первая мысль. Убивать тогда я уже умел. Тренировался на бродячих кошках и собаках. Представлял себе, что это Джек Мэрси. У меня всегда был с собой ножик.
Уиллу затошнило, и она с трудом сглотнула слюну.
— Но ведь у твоей матери были родственники?
— Не хватало еще, чтобы я просил их о помощи. Ведь они от нее отказались. Ну их к черту. — Он снова взял хворостину, хлестнул по камню. — Чтоб они провалились.
Уилла задрожала, видя, как яростно хлещет он камень, повторяя одну и ту же фразу. Потом Джим замер, лицо его прояснилось, и теперь он размахивал веткой ритмично, словно слушал некую мелодию.
— И я выполнил обещание, — продолжил Джим. — Приехал на ранчо, встретился с Джеком. Но он расхохотался мне в лицо, обозвал меня ублюдком. Я хотел его ударить, но он сбил меня с ног. Крикнул, что я никакой ему не сын, но работу он мне, так и быть, даст. Если я продержусь месяц, то получу жалованье. И поручил меня Хэму.
У Уиллы сжалось сердце. Хэм! Жив ли он? Нашли ли его? Оказали ли ему помощь?
— А Хэм знал?
— Думаю, знал. Никогда не говорил об этом, но наверняка догадывался. Ведь я похож на Джека, разве нет?
В его голосе звучало столько надежды, что Уилла кивнула.
— Пожалуй, да.
— И я стал на него работать. Я честно работал, учился, выкладывался до последнего. Когда мне исполнился двадцать один год, Джек подарил мне этот нож.
Джим достал из ножен ковбойский нож с восьмидюймовым клинком. Острое лезвие щерилось хищными зазубринами.
— Ведь это не просто подарок, Уилла. Когда мужчина дарит сыну такой чудесный нож, это что-нибудь да значит.
Пот, покрывавший ее лицо, стал ледяным.
— Он подарил тебе нож?
— Да, и тогда я полюбил отца. Я работал не за страх, а за совесть, и старый мерзавец знал это. Я больше ни о чем его не просил, потому что был уверен — он меня не оставит. Ведь я его сын, единственный сын. Однако нож был первым и последним подарком. Когда Джек умер, он все оставил тебе, Лили и Тэсс. А мне ничего.
Джим наклонился вперед, глаза его сверкали, нож отсвечивал в темноте.
— Это несправедливо. Это нечестно.
Уилла закрыла глаза, ожидая удара.
…Чарли несся вперед меж холмов, навострив уши и уткнувшись носом в землю. Бен скакал следом, благодаря бога за то, что облака еще не затянули небо и луна освещает его путь.
Ему казалось, что он и сам чувствует запах Уиллы — от нее всегда пахло мылом, кожаным седлом и еще чем-то неповторимым. Невозможно было себе представить, что кто-то оскорбляет ее, делает ей больно. От одной мысли у Бена темнело в глазах. На сей раз он знал: похититель — человек бывалый, умеет запутать след, да и места эти ему известны не хуже, чем самому Бену. Сумеет ли Уилла замедлить его продвижение, сможет ли оставить хоть какие-то знаки? А вдруг она уже…
Нет, об этом думать нельзя. Лучше думать о том, как он ее найдет и что он сделает с обидчиком.
Чарли добежал до ручья и жалобно завыл, потеряв след. Бен направил лошадь в воду, замер, прислушался. На месте беглеца он пустил бы коня вверх по течению.
Бен проехал немного по воде. Ручей почти обмелел — давно не было дождей. Вдали громыхал гром, крикнула ночная птица. Очень хотелось пришпорить коня, но торопиться было нельзя. Найти бы место, где они выбрались на берег.
Тут в темноте что-то блеснуло. Бен спешился, выбрался на берег, нагнулся.
Серьга. Золотое колечко. Бен чуть не задохнулся от волнения. Такие серьги носила Уилла. Она обзавелась ими недавно, и Бену очень нравилась эта маленькая женственная деталь. Он льстил себя надеждой, что серьги она стала носить ради него.
