Девочка-лед (СИ) - Джолос Анна

— Будешь сопротивляться поцелую тебя прямо здесь, — огорошивает он.

— Спятил? — опускаю глаза, потому что толпящиеся в холле старшеклассники начинают бросать в нашу сторону любопытные взгляды. — Кошмар…

— Пусть-пусть смотрят, — ухмыляется он довольно.

Мы поднимаемся на третий этаж, и я старательно пытаюсь выстроить перед собой некую мифическую стену, чтобы не погибнуть от того внимания, которое обеспечил мне сегодня Беркутов. Заворачиваем за угол, и я предпринимаю еще одну попытку «побега», так как замечаю в рекреации горстку наших одноклассников, сбившихся в кучку у кабинета.

Атас полный! Складывается ощущение, будто иду на публичную казнь, ведь по мере нашего приближения, шумные разговоры начинают подозрительно стихать, а точнее преобразовываться в нескладный шепот.

Одноклассники откровенно пялятся на наши руки и, как им кажется, незаметно толкаются локтями. Девицы изумленно хлопают ресницами, а парни — оживленно переговариваются. Правда до тех пор, пока мы не подходим совсем близко. Цыбин даже очки свои достает, дабы проверить, не обман ли это зрения.

— Салют, народ, че застыли? — обращается к присутствующим Рома, и они начинают невпопад отвечать на его приветствие.

Здоровается за руку с некоторыми парнями, но и мою вспотевшую от волнения ладонь не отпускает.

— Пилюгин рот закрой, гланды проветришь, — бросает бывшему товарищу.

Боже ж мой! Я словно голая перед ними стою. Эти взгляды… полны недоумения и немого вопроса. Я, должно быть, уже красная как рак. Их реакция ожидаема: мы с Беркутовым воевали на протяжении двух лет. А теперь… надо ж как бывает, кто бы мог подумать.

Абрамов, занявший подоконник, отрывается от чтения своей книги, и наши взгляды всего на секунду, но пересекаются. Удивительно, но кроме некоего оттенка интереса, в его глазах я не замечаю ничего.

— Привет-привет, ребятки, — Сашка, глядя на нас, улыбается во все тридцать два. Даже слишком широко, пожалуй.

— Вы че замутили? — громко и беспардонно интересуется Полина, бывшая подружка Вероники Грановской.

— Да, — Ромка обнимает меня, притягивая ближе. — Не тем мы с Лисицыной все эти годы занимались, — вздыхает театрально, а затем, как и обещал, лезет целоваться, но слава богу, лишь коротко касается губами моего лба.

— Рома, — мои щеки вспыхивают как маков цвет.

Что уж там! Я готова прямо сейчас хлопнуться в обморок, вон даже голова кружиться начинает. Устроил мне самое настоящее испытание, да еще и без предупреждения!

ПРИБЬЮ ЕГО! И даже отодвинуться ведь не позволяет.

— Ну нонсенс просто, — за секунду до звонка комментирует эту дикую для общества новость Антипова, главная сплетница Гимназии имени Попова.

— Заходим! — горланит Элеонора Андреевна. Мельком цепляется взглядом за нашу пару, и уголок ее губ едва заметно приподнимается вверх. — Беркутов! Отлепись уже от Лисицыной.

— Не могу, Элеонора Андреевна, как магнитом тянет, — заявляет он во всеуслышание.

Ну все, ему точно конец на следующей перемене!

— Надолго ли, — раздается за спиной ядовитое шипение обитающих на данной местности гадюк.

И вот вроде сказано тихо, но явно с тем расчетом, чтобы я услышала.

— Навсегда, Лисицына, — склоняясь к моему уху, горячо шепчет Рома.

И пусть это звучит чересчур поэтично, глупое девичье сердце в ту самую секунду наполняется теплом…

Глава 90

АЛЕНА

Вечер пятницы. Когда Екатерина в замызганном халате, с немытой головой появляется на кухне, я жарю картошку, а сестра сидит за столом и старательно выводит по линиям буквы.

— Ну-к, включи «Поле Чудес», — командует мать, открывая настежь дверцу холодильника.

Щелкаю пультом и возвращаюсь к плите, она же в этот момент ставит на стол бутылку «Лыхны». Как же я ненавижу алкоголь, абсолютно во всех его проявлениях! Прямо-таки до физически ощутимой тошноты!

— О, че, молодец, — забирает прописи Ульяны и некоторое время их рассматривает. — Мож в школу отдадим ее осенью, а, Ляль?

— Ей еще рано, — качаю головой, помешивая картошку. — Через год пойдет.

— Ну и то верно, — возвращает улыбающейся Ульяне книжку и легким движением руки открывает бутылку, чтобы заполнить свой стакан пурпурной жидкостью.

— Мамочка, — мелкая слезает со стула и подходит к ней. Берет ее за руку, и в это самое мгновение мне на сердце словно воск раскаленный капает.

— Ну чего, — Катя (я стала ловить себя на мысли, что чаще называю свою мать именно так) растерянно смотрит на младшую дочь.

— Пойдем лепить снеговика, — с горящими глазами предлагает ей Ульянка. — Я, ты и Ляля.

— Ты че, кнопка, какие снеговики! — смеется мать и небрежным жестом взъерошивает ее волосы. — Холодно и передача идет, во, видишь? Якубович.

— Ляль, — зовет меня сестра. — А Рома не приедет? Он бы пошел.

— Нет, малыш, Ромка сегодня не может, — виновато отвечаю я ей, накрывая сковороду крышкой.

Это правда. Роман сейчас на соревнованиях, и в Москве его не будет еще дней пять. Матери, однако, знать эти подробности ни к чему.

— РОМКА, — повторяет она таким тоном, будто это не имя моего парня, а какое-то грязное ругательство. — Связалась, дура тупоголовая!

— Мам, не начинай, — посылаю в ее сторону предупреждающий взгляд.

— А ты мне рот не затыкай! — затравленно смотрит, опрокидывая в себя стакан.

— Все еще злишься из-за своего Вадима?

Катерина какое-то время молчит, демонстративно отвернувшись к телевизору. Обижается до сих пор, естественно. Я снова помешала «наладить личную жизнь», ведь дело в том, что Беркутов не так давно в очередной раз спустил собутыльника матери с лестницы. Только на этот раз еще и с вещами…

— Обрюхатит тебя твой Рома и останешься потом, как я, «с носом».

— Мам, — качаю головой. — Зачем ты говоришь подобные вещи при Ульяне?

— А пусть с детства слушает и на ус мотает. Этот твой мажор использует тебя и вышвырнет из своей жизни.

— Почему ты совсем не желаешь мне счастья? — мой голос полон отчаяния. Выключаю плиту и поворачиваюсь к ней.

— С этим-то? Счастья? — она начинает громко хохотать.

Ульянка от резкой перемены ее настроения пугливо дергается, и линия на прописях срывается.

— Рома хороший, — тихонько шепчет сестра. — Он нас не бросит, да Ляль?

— Ага, держите карман шире, — холодно язвит мать. — Хреновы сказки только в ваших книжках случаются. Говорила тебе, идиотка безмозглая, за Паровозова держись, но нет… ты решила перед другим ноги раздвинуть!

— Хватит, мам, прошу, замолчи! — морщусь, словно от удара.

Мне крайне неприятно слушать те гадости, которые она говорит в мой адрес. Меня всегда это задевало.

— Ты ж вумная у меня, взрослая! Да только вот такие вумные потом рыдают горько в гордом одиночестве.

— Перестань, пожалуйста!

— Накладывай давай свою стряпню. Лишили мать мужика, так хоть накормите, — бросает она мне недовольно.

Молча ставлю перед ней тарелку с ароматной картошкой.

— О, а я придумала: натравлю-ка я Паровозова на твоего мажора, — выдает она вдруг, хрипло посмеиваясь. — Шоб прынц твой мне тут свои порядки не устанавливал.

— Илья знаком с Романом, если ты об этом. Мы в Бобрино ездили месяц назад.

Катя давится вином и несколько секунд не моргает. Не ожидала такого поворота.

— Дура ты, Лялька! — с грохотом ставит стакан на стол и берет в руки вилку. — Илюха — надежный мужик, а буратино твой на лисапеде наиграется с тобой и бросит.

— Надежный твой с простреленным плечом ходит, — усаживаясь напротив, сообщаю я.

— И че? — фыркает она. — Подумаешь…

Полагаю, Катя еще много чего «приятного» хотела бы мне сказать, но внезапно ее перебивает трель дверного звонка.

— Я сама, — встаю со своего стула. — Кушай, Ульян. Ты кого-то ждешь, мам?

— Нет, — ворчит она. — Не жду.

Быстрыми шагами иду по коридору и подхожу к двери. В глазок смотреть нет смысла, закрашен. Чья-то шутка.