Ширли Эскапа - Время любви
В слабости «Картрайт фармацевтикалс» таилась сила Джины. Она шла к своей победе долго. Оскорбление, нанесенное собственной дочерью, потрясло Джину, но не настолько, чтобы отложить встречу с советом директоров этой компании. Слишком долго ждала она этой минуты.
Однако 20 октября, день триумфа Джины, был основательно испорчен. По крайней мере она ожидала совсем другого. На совете директоров было буднично объявлено, что Джина теперь владеет контрольным пакетом акций, что миссис Лючия Картрайт неважно себя чувствует, а господин Руфус Картрайт сейчас находится по делам в Париже.
Вернувшись в свой офис, Джина распорядилась, чтобы ее ни с кем не соединяли, после чего внимательно прочитала все тридцать писем с благодарностью от стариков и тут сделала то, чего давно себе не позволяла: расслабилась и дала волю слезам. Все сейчас казалось бессмысленным. Огромная, могущественная компания, астрономические доходы — а для чего все это? Ради кого? Ради дочери, которую она потеряла?
Да, теперь она контролирует «Картрайт фармацевтикалс».
Ну и что с того?
Горькая победа, призналась сама себе Джина, утирая слезы. И еще одно: эта победа не принесла ей удовольствия. Вернее сказать, удовольствие от предвкушения мести было намного больше, чем достигнутый результат.
Поджидая Максин Сойер, предпочитавшую физиотерапию для перенесших инсульт пожилых людей проводить под музыку, Скарлетт уселась за пианино и неожиданно для себя заиграла ноктюрн Шопена, тот самый, что входил в ее дебютную программу.
После первых же нот она забыла, что инструмент был прислан в дар дому престарелых ее матерью, — Скарлетт просто наслаждалась музыкой. Дебют так и не состоялся. Господи, как же все это было давно: школа, господин Марсо, ежедневные изнурительные занятия — все это осталось в прошлом. В те времена Скарлетт, никогда не придававшая особого значения собственным способностям, постоянно ощущала неудовлетворенность собой, страх и крайнюю нервозность.
Скарлетт так увлеклась нежнейшим ноктюрном, что не заметила, как в дверях появился какой-то молодой человек. Лишь услыхав громкие хлопки, она оторвалась от клавиш и повернулась на крутящемся стуле. Незнакомый парень с вьющимися каштановыми волосами и зелеными глазами подошел к, ней вплотную и сказал:
— Это было потрясающе. Ваша игра оправдала великолепное звучание инструмента.
— Вы считаете, что это хорошее пианино?
— Ну уж «Стейнвей» от других я могу отличить, — серьезным тоном проговорил он. — Вы ведь аккомпаниатор Максин, да? Она не раз говорила, что вы попусту растрачиваете свой талант.
— Да, она и мне это постоянно твердит, — смущенно пробормотала Скарлетт. — А что вы здесь делаете, если не секрет?
— Тут живет моя престарелая няня, Мэри Петерсон…
— А, тогда вы, должно быть, Теодор.
— Для вас Тео. — Он улыбнулся. — А как вы догадались?
— Она постоянно рассказывала о вас, — сказала Скарлетт и грустно добавила: — До последнего инсульта, конечно.
— Вы прекрасная пианистка…
— Теперь я очень редко играю классику.
— Почему?
— Это долгая и не очень приятная история.
— Поведаете ее мне сегодня за ужином? — спросил Тео, накручивая на палец вьющуюся прядь каштановых волос.
— Нет.
— Вы имеете в виду, что поужинать согласны, но историей не поделитесь?
Скарлетт промолчала.
— Где вы живете?
— Здесь, в Монкс-Бей, — ответила девушка. — Мы с бабушкой живем на Ривер-стрит.
— Отлично. Я за вами заеду, и мы поужинаем омарами у Тюрбера.
— Встретимся здесь, — тихо произнесла Скарлетт. — Нет нужды приезжать ко мне домой.
— Хорошо, в восемь часов.
Исчез он так же внезапно, как и появился.
А Скарлетт осталась сидеть у пианино, думая об этом необычном парне. И еще о том, что ей совершенно не хочется идти с ним в ресторан.
Только Сесилия и Скарлетт отужинали, как раздался звонок в дверь. Они одновременно удивленно вздернули брови, потому что не ждали никого в гости. Скарлетт неохотно встала и направилась в прихожую.
Огромный букет белых тюльпанов полностью закрывал лицо вошедшего.
— Скарлетт Гибсон, если не ошибаюсь?
Она сразу же узнала голос Тео.
— Как вы меня нашли? Вы ведь даже фамилии моей не знали.
Тео торжественно вручил ей букет и как бы между прочим бросил:
— Навел справки.
— Зачем?
— Как это зачем? Очень захотелось вас увидеть. Не возражаете, если я войду? Я подожду, пока вы соберетесь, а потом поедем к Тюрберу.
— Но я только что поужинала с бабушкой, — запротестовала Скарлетт.
— В таком случае просто попьем там кофе!
Скарлетт провела Тео в дом, представила Сесилии и пошла к себе в комнату за сумочкой. Зная, что обстановка в этом ресторане вполне демократичная, переодеваться Скарлетт не стала, так и осталась в джинсах и легкой белой блузке, длинные волосы тоже решила не закалывать. Со стороны она казалась совсем юной девушкой.
Когда они уселись за столик, разговор зашел о работе Тео. Он недавно окончил медицинский институт и теперь проходил стажировку в больнице имени Альберта Эйнштейна. Исповедуя католическую веру, он терзался сомнениями, правильно ли поступает, выхаживая преждевременно родившихся младенцев, все равно обреченных на раннюю смерть.
Потом Тео хотел разговорить Скарлетт на тему классической музыки, но, заметив, что девушка тут же замкнулась, предложил сходить на пьесу, которая, как выяснилось, понравилась им обоим. Скарлетт с радостью согласилась.
— Господи, совсем забыл. Вы же не знаете, как меня зовут, — вдруг спохватился он.
— Только имя, — согласилась Скарлетт.
— Тео Картрайт.
— Вы как-то связаны с «Картрайт фармацевтикалс»? — помрачнела она.
— Некоторым образом. — Тео ухмыльнулся. — Если плясать от основателя фирмы, моего прадеда Теодора, то я — представитель четвертого поколения семейства Картрайт.
— Моя мать только что завладела контрольным пакетом акций вашей компании.
— Слышал о таком факте. С отцом я вижусь редко, да и делами фирмы не занимаюсь. Меня больше всего интересует медицина.
— Я тоже… почти не вижусь со своей матерью, — сообщила Скарлетт, кивнув головой.
А потом как-то само собой получилось, что речь ее полилась свободно, раскованно. Слово за слово — и она подробно рассказала о сговоре матери и Карла Дэйли и даже о том, какие проблемы испытывала раньше с излишним весом и плохой кожей. И сразу же на душе стало легко и свободно, словно с плеч свалилась огромная ноша.
