Джудит Крэнц - Любовники

— Черт! Нашла время показывать характер! Ты что, не видишь, что все ждут?

— Если ты намерен выступать — начинай! — Джиджи была непреклонна.

Бен отвернулся от нее, взял в руки микрофон и произнес свою трехминутную речь, которую переписывал раз десять, пока не добился абсолютно гладкого, изящного и безукоризненного текста, полного реверансов во все стороны и содержащего объяснения по поводу того, почему надо заменить итальянскую монету на американский доллар, а кроме того — объявляющего официальное начало переоснащения «Эсмеральды» с того момента, как будет заменена монета в килевой обшивке.

Сварщик поднял щиток и протянул Джиджи стальную пластину, которую только что вынул из обшивки.

Она достала из специального углубления итальянскую монету и протянула Бену, потом вынула из сумочки серебряный доллар.

— Перед вами американский серебряный доллар, — в микрофон объявила Джиджи и подержала монету в руке, давая возможность фотографам сделать хороший кадр. — Он будет защищать корабль от злого рока. — С этими словами Джиджи протянула монету Бену, и тот вложил ее в стальной лист.

Джиджи достала одну из изумрудных серег. Она подняла ее высоко над головой и медленно покачала, чтобы все могли оценить красоту камня.

— А теперь перед вами изумруд. Он тоже будет защищать корабль от злого рока. Это за Мюллеров! — Не давая Бену опомниться, она на глазах у изумленной публики вложила серьгу в то же углубление, что и доллар, потом быстро сунула руку в сумочку и, достав вторую переливающуюся серьгу, помахала ею перед камерами и зрителями на трибунах. — А вот еще один изумруд. Он также будет хранить корабль от злого рока. Это за Северини! Она отправила вторую серьгу вслед за первой. Со всех сторон вспыхивали фотокамеры и доносился удивленный ропот: все спрашивали друг у друга, кто такие Мюллеры и Северини.

— Можете заваривать, — сказала Джиджи в микрофон, обращаясь к сварщику. Все, стоящие с нею рядом, онемели и замерли, не в силах двинуться с места под несколькими сотнями глаз гостей и прессы. На глазах у всех присутствующих рабочий быстро вернул стальной лист на его место в обшивке корабля вместе с долларом и бесценными изумрудами.

— А это… — сказала в микрофон Джиджи. — Это то, что получает обманщик, вор и клеветник. Это за Зака Невски! — Она повернулась к Бену Уинтропу и со всей силы ударила его по лицу.

Воцарилась полная тишина. Джиджи не отрываясь смотрела Бену в глаза. Только дождавшись, когда он отведет взгляд под ее презрительным взором, она сошла с платформы, пересекла дно дока и на лифте поднялась наверх.

— Мне почему-то кажется, что пора отсюда уходить, — сказала она Саше и отцу, которые бросились к ней навстречу. — Хотя праздник только начинается.

21

Было начало ноября. Зак сидел в полном одиночестве в первом ряду просмотрового зала. Ему впервые предстояло увидеть плод своих трудов собранным воедино, в самом первом приближении, еще без звуковых эффектов и музыки.

Через пару минут после того, как выключили свет и просмотр начался, задняя дверь тихонько приоткрылась и в зал заглянул Вито Орсини. Он кивнул единственному человеку, который находился в зале, помимо Зака, — монтажеру. Тот сидел на последнем ряду, откуда ему было удобнее общаться с механиком. Монтажер молча кивнул в ответ, не нарушая неписаного этикета просмотрового зача, работа в котором требует полной тишины, и снова стал смотреть на экран. Несколькими минутами позже он отметил про себя, что Вито удалился, но на противоположном конце последнего ряда появилась хрупкая женская фигурка. Монтажер решил, что раз продюсер привел ее сюда, значит, у него есть на то основания, и тотчас же забыл о ее существовании.

Когда через два с лишним часа просмотр был завершен, в зале опять вспыхнул свет. Зак встал, разминая затекшие руки и ноги, и крикнул монтажеру:

— Спасибо, Эд! Здесь еще есть над чем поработать. Надеюсь увидеть тебя завтра, да пораньше.

Монтажер немедленно удалился, а Зак еще несколько минут расхаживал перед экраном, размышляя над тем, что предстоит сделать завтра в монтажной, что и как он будет менять, пусть по секунде, пусть по кадрику, пока не добьется того, что ему нужно. Монтаж был очень важной частью работы, тонким, деликатным, миниатюрным процессом превращения отснятого материала в тот фильм, который зрители увидят в кинотеатре. Наконец, все еще погруженный в себя, он направился по ступеням к выходу. Не доходя до двери, он вздрогнул от чьего-то сдавленного всхлипывания.

— Что за черт?

Он огляделся и увидел Джиджи, комкающую в пальцах мокрый носовой платок.

— Ты? Эй, драчунья, кончай плакать, неужто так плохо?

— Нет… — От слез голос Джиджи прерывался и дрожал. — Как это… как глупо… Но я всегда плачу… когда кончается хорошо.

— Ну, хоть разок-то улыбнулась за весь фильм?

— Это было труднее всего — не рассмеяться вслух, а то бы я себя выдала. Зак, я не ожидала от тебя такого. Все это так романтично, неожиданно романтично… Как тебе это удалось?

— А мне это удалось?

— Ты сам это знаешь, — объявила Джиджи.

— Ну… скажем, у меня есть только робкая надежда, что после двух месяцев доведения всего этого до ума, может быть — только может быть, — мне удастся сделать из этого фильма что-то чуточку более достойное, чем то, чего я ожидал. — Зак постучал по деревянному подлокотнику одного из кресел.

— Ты все такой же суеверный, как я вижу, — проворчала Джиджи и тоже постучала по дереву. На всякий случай.

— И сколько ты извела клинексов?

Джиджи посмотрела себе в подол.

— Восемь… нет, девять, считая последний. Но ведь в твоем фильме три разных хеппи-энда, — сказала она в свое оправдание, — значит, выходит по три штуки на каждый. Я не какой-нибудь фонтан.

— Значит, ты заметила все три? А я-то думал, что один-то мне точно удастся утаить. Так, говоришь, девять? Ты, конечно, еще не показатель. Может, ты просто плакса.

— А ты что, помнишь меня такой? — В ее вопросе звучала масса оттенков — тут были и ностальгия, и упрек, и тоска, и притворное безразличие.

— Ну ладно, ты совсем не плакса, — поспешил исправиться Зак. — Вернее, не была плаксой. Но ты ведь могла перемениться — начала же, к примеру, бить физиономии перед камерой.

— Это было только один раз, не надо преувеличивать, — уточнила Джиджи.

— Тебе повезло, что джентльмен не дал сдачи. Конечно, от этого он выглядел бы еще хуже, чем теперь, хотя это вряд ли возможно — спасибо фотографам и репортерам. Джиджи, ты спасла мою репутацию, а я тебя еще толком не поблагодарил.

— Я получила твое письмо.

— Бывают случаи, когда никакое письмо не может передать всей признательности. Спасибо тебе, Джиджи. Ты была… великолепна.