Кэтрин Уэбб - Полузабытая песня любви
– Последствия все равно останутся, – произнес Чарльз, и эти его слова подействовали на Димити как удар электрического тока. Она стрельнула в него глазами, но он не отрываясь глядел на Селесту. – Доктора говорят… – произнес он и запнулся. – Что она изменится. Болиголов дает побочные эффекты. У нее ожидается… некоторая потеря памяти, касающаяся дней, предшествующих сегодняшнему. У нее станут путаться мысли. Останется тремор. Потребуется некоторое время, чтобы эти явления исчезли, но она, возможно, никогда… – Тут он поперхнулся. – Никогда не станет прежней. Такой, как раньше. Моей Селестой.
На другой стороне кровати виднелась чья-то фигурка. Делфина. Такая жалкая и съежившаяся, будто бедняжка стремилась исчезнуть, а не просто не попасться никому на глаза. И это ей удавалось так хорошо, что Димити не сразу заметила ее присутствие. Делфина плакала без остановки, хотя делала это почти беззвучно и глаза оставались сухими и тусклыми, словно все слезы были уже выплаканы. Она все время дрожала, почти так же, как дрожала Селеста до того, как ее привезли в больницу, и звуки, которые она издавала, были ужасны, напоминая стоны попавшегося в силки кролика, но только совсем тихие. Она хотела исчезнуть. Димити не отрываясь смотрела на нее, и в конце концов Делфина подняла взгляд. Ее веки покраснели, распухли и едва открывались. Девочки смотрели друг на друга, и Димити прочла в глазах подруги помимо горя нечто такое, отчего у нее перехватило дыхание. Видеть это было настолько невыносимо, что Димити отвернулась и, пройдя несколько шагов, прислонилась к стене, по которой медленно сползла на пол. Никто, похоже, не обратил на это внимания и не счел подозрительным. Она положила кончики пальцев в рот и прикусила до крови, ничего при этом не почувствовав. Глаза подруги были полны вины.
Некоторое время спустя Димити снова оказалась на скамье в коридоре. Девушка не помнила, как туда попала, и очнулась от голосов мужчин, которые шепотом спорили рядом с дверью, ведущей к палатам. Она попыталась сосредоточиться. Чарльз Обри и еще один мужчина, высокий и худой, с седыми волосами. Она узнала в нем доктора Марша, одного из врачей, которые время от времени посещали Блэкноул, чтобы лечить тех, кто серьезно заболел и кому не помогали снадобья Валентины.
– Все должно быть официально запротоколировано, мистер Обри. Этого никак нельзя избежать, – сказал врач.
– Вы можете написать только часть правды, а не всю. Вы просто обязаны это сделать. Моя дочь… у нее разрывается сердце. Если вы зарегистрируете смерть от отравления, то, как я понимаю, начнется дознание, ведь так?
– Да.
– Тогда сжальтесь и не делайте этого! Ей придется нести на себе этот крест до конца дней. Если все будет обнародовано… если весь мир узнает, что она сделала, хоть и случайно… это ее убьет. Как вы не понимаете? Это погубит ее!
– Мистер Обри, я понимаю вашу озабоченность, но…
– Нет! Никаких «но»! Доктор, я вас умоляю… вам ничего не стоит записать такую причину смерти, как, например, желудочное расстройство… Но если вы этого не сделаете, ваша нерешительность обойдется Делфине очень дорого. Прошу вас. – Чарльз ухватил доктора за руку и пристально посмотрел ему в глаза. Он был в отчаянии… Доктор колебался. – Пожалуйста. Мы уже и без того достаточно пострадали. И это еще только начало.
– Ну хорошо, – сдался доктор. Он покачал головой и вздохнул.
– Спасибо. Благодарю вас, доктор Марш.
Чарльз отпустил руку врача и прикрыл ладонью глаза.
– Но вам следует знать… – проговорил тот. – Прошлым вечером я был в Блэкноуле, чтобы узнать, как поживает у миссис Кроуфорд ее язва. После визита к ней я зашел в паб, чтобы пропустить стаканчик, и там меня стали про вас спрашивать…
– Что же вы им сообщили? – спросил Чарльз нетерпеливо.
– Я сказал, что это какое-то отравление. Возможно, дело в каких-нибудь растениях, съеденных по ошибке. Простите меня. Я был настолько потрясен случившимся, что у меня развязался язык. Я сделаю, как вы просите, но нужно приготовиться к… слухам, которые начнут ходить по деревне.
– Слухи можно проигнорировать. И мы покинем Блэкноул, как только Селеста станет чувствовать себя настолько хорошо, чтобы выдержать переезд. Пусть тогда сплетники шепчутся сколько угодно. Нас это уже не будет волновать.
– Да, уехать, наверное, лучше всего, – кивнул доктор. – Я очень сожалею о вашей потере, – добавил он, пожав руку Чарльзу и повернувшись, чтобы уйти.
Эти слова как будто напомнили Чарльзу о его трагедии. Он покачнулся и едва не упал. Димити бросилась к нему, подчинившись охватившему ее порыву. Как только она подбежала, ноги Чарльза подогнулись, и он опрокинулся назад, размахивая руками, как будто летел с большой высоты. Димити покорно позволила ему увлечь ее за собой в этом падении. Упав на колени, она обняла его и принялась что-то нежно напевать, успокаивая его безутешные рыдания. Когда Димити погладила Чарльза по волосам и ощутила, как на нее капают его слезы, она поняла, что в ней снова зажглась любовь, похожая на едва забрезживший рассвет, и это чувство показалось достаточно сильным, чтобы ее спасти.
Если бы в деревне у Димити спросили, что послужило причиной смерти, ей следовало ответить, что всему виной желудочный грипп. Чарльз сам напомнил ей, какой должна быть официальная версия, через два дня после случившегося, когда на смену слезам к нему пришло наводящее страх каменное спокойствие, которое больше напоминало ступор или состояние человека, находящегося под гипнозом. Он двигался так, будто его оглушили ударом по голове. Димити даже было страшно ехать вместе с ним в машине, когда он подвозил ее к началу дороги, идущей в «Дозор», чтобы там высадить. В ответ на данную ей инструкцию девушка молча кивнула и поступила, как было велено, хотя единственным человеком, задавшим страшный вопрос, оказалась Валентина, которая внимательно посмотрела на дочь, заглянула ей в глаза и поняла, что она лжет. Матери не составило большого труда выудить истинную причину смерти, в чем ей помогли собственная сила воли и послушание, которое она сумела воспитать в дочери. Узнав правду, она склонила голову набок и задумалась, сопоставляя факты.
– В окрэге, насколько я знаю, нет никакого болиголова ближе чем в трех милях отсюда. Особенно сейчас, когда лето стоит сухое. К тому же фермеры скашивают и выжигают его везде, где могут. Интересно, где эта девчонка могла его найти, а? И мне любопытно, не знаешь ли ты, случайно, как она на него набрела?
Задав этот вопрос, Валентина гадко хохотнула. Димити, покачав головой, отошла от нее и ничего не сказала. Но слова и не требовались. Мать иногда могла читать ее мысли, и злобная улыбка, в которой сквозило даже некоторое уважение, была для Димити горче полыни.
