Виктория Рутледж - Взрослая жизнь для начинающих
Джим убрал руки от глаз и посмотрел на нее серьезно.
— Ты хочешь переехать?
Она кивнула.
— Хм, Крис не знает, когда он вернется из Косово, а наша квартира, честно говоря, такая страшная, да и, видит Бог, хозяйку мы ненавидим с того самого дня, как поселились. Я так давно собиралась с силами, чтобы переехать. А сейчас вроде бы подходящий момент…
Мэри замолчала. Она придумала это в одну минуту, но потом взвешивала свое решение целую ночь. Где-то в глубине души Мэри догадывалась, что Крис, возможно, не вернется никогда. А если и вернется, то, как он более-менее понятно изложил в своем пугающе-объективном письме, жить он с ней, возможно, не будет. Ее передернуло, и она мысленно отвергла этот эвфемизм. Он скорее всего не станет жить с ней. И если она останется в их общей квартире, где кругом витают воспоминания, — в том числе и воспоминания обо всех уступках, на которые она шла и которые ей все же не помогли, и он придет туда, чтобы обо всем ей сказать, будет еще хуже.
Ну, а с точки зрения позитивного мышления, если он вернется к ней, им нужно будет что-то менять в своей жизни. И первым делом нужно уехать из грязной маленькой квартирки, которую сдавала Мейзи («Здесь произошло столько замечательных событий! Столько гениальных произведений были созданы на этом диване у окна! Господи, нет! Я не могу закрасить эту настенную роспись! Это же нарисовал не кто-нибудь, а сам Пуччи!»).
Хотя Джиму знать обо всем этом не нужно. Мэри, ожидая его ответа, наклонила голову, и темный локон упал ей на глаза. Она с улыбкой поправила его.
— Э… — На мальчишеском лице Джима читалась внутренняя борьба: он встал перед дилеммой. — Не знаю, что там со страховой ответственностью. Я не хотел бы, чтобы ты чем-то рисковала или чтобы возникла какая-нибудь опасность…
— Да ты что, Джим, это же совсем ненадолго. Ты представь, насколько больше я смогу здесь работать!
— А как же школа? Это же так далеко.
— Я начну ездить туда на велосипеде. — Мэри весело улыбнулась. — Физические упражнения мне только на пользу. Смотри, это всем будет очень выгодно. Ты получаешь отремонтированную квартиру, да я могу и квартирную плату вносить…
— Нет, я не могу платить тебе зарплату и брать с тебя же деньги за жилье, — твердо сказал Джим.
— Ну что ж! — Она подняла бровь. — Договорились? Да? Отлично.
Он вяло кивнул и полез в карман за ключами.
— Только никогда не ходи в «Оверворлд», ладно? А то тебя возьмут на мою должность. Да если хорошенько подумать, и на должность Саймона тоже. — Он отцепил от связки ключей брелок с несколькими ключами, положил его на стол и отодвинул на ее сторону. — И я не хочу слышать твою проклятую флейту, договорились? А теперь принеси мне, пожалуйста, еще чашечку.
Сердце у Мэри так и прыгало от радости, когда она положила ключи в карман, но виду она не подала, — нахмурившись, забрала она у него чашечку и блюдце.
— Тебе нужно подумать о целлюлите, Джим. В последнее время ты пьешь столько кофе. Это же ужасные токсины.
Как легко все получилось. Она положила чашку на поднос для грязной посуды, направилась к кофеварке и увидела, как Джим в ужасе весь выпрямился.
— Да? Правда? Что такое целлюлит? Что-то типа холестерина?
— Мэри! — тихо возмутилась Айона, пробивая в кассе выпивку для большой компании.
Мэри с радостным видом взяла баночку молока.
— Да ему только этого и нужно. У него теперь появилась новая тема для беспокойства, не связанная ни с пабом, ни с его работой, ни с Тамарой.
— Да, классно, — насмешливо сказала Айона. — А для меня ты что-нибудь придумаешь в этом роде?
Принять решение оказалось легко; получить согласие Джима — еще проще. Сообщить самодовольной прихиппованной корове Мейзи о том, что через месяц она съедет, оказалось весьма приятно. Но переехать не так-то просто.
Ну, для начала, потому, что у них было слишком много вещей. В основном вещи Мэри. Крис почти ничего не хранил, — он читал книги в мягких обложках и выбрасывал их сразу после прочтения, он не собирал журналы. Мэри учительским глазом видела во всем учебный материал, — хотя хозяйка в ней призывала ее освободить побольше места в маленькой квартирке. И сейчас она постоянно натыкалась на вещи, которых не видела уже года три, — ей попались два пульта дистанционного управления и плеер, по ее твердому убеждению, давно похищенный пришельцами.
Повсюду в квартире ей попадались и невидимые вещи, — все то, что он увез с собой в ее удобной дорожной сумке, а еще были вещи, которые они купили когда-то вместе, а еще все то, что она раньше считала важным, а теперь могла выбросить без особых сомнений. «Ладно, — подумала Мэри. — Возьму только то, что влезет в машину».
Она оглядела гостиную.
То, что мне удастся увезти в два захода.
Начинать лучше всего со спальни, — она такая маленькая, что паковать в ней почти нечего. Мэри втащила туда пустые коробки для вещей, высыпала все из выдвижного ящика в прикроватном столике и подняла первое, что подвернулось под руку: фотография с новогодней вечеринки, где они, такие счастливые, стоят вместе, — эту фотографию она спрятала одной из первых, сразу после того, как Крис собрал вещи и уехал. Да, дурное начало, — подумала она, прикасаясь к холодной посеребренной рамке. Черт возьми.
Из всех фотографий, где они были сняты вместе, она больше всего любила эту; да и Крис тоже. На ней был красный топ с глубоким вырезом, а тень, упавшая на нее, легла очень удачно, да и сняли с такой точки, что Мэри казалась почти худенькой, а в его бурных отношениях с собственной внешностью была та самая золотая неделя, когда волосы отросли до нужной длины. Скулы Криса подчеркивались тенями, он казался очень красивым. Они оба выглядели потрясающе.
Так почему же он не взял эту фотографию с собой?
Мэри сглотнула, стараясь подавить накатившие слезы, которые уже сдавили горло, и засунула рамку с фотографией в стопку полотенец, но картинка так и стояла у нее перед глазами. Она упала на кровать и прижала кулаки к глазам, но картинка не уходила, хотя из глаз уже ручьем лились горькие слезы. Ей хотелось выскоблить свою голову изнутри, чтобы избавиться ото всех этих мучительных образов, всплывавших перед глазами; правда, дело было не в самих картинках, а в том, что когда-то они были ее жизнью, но теперь навсегда останутся только картинками, — и она прекрасно это понимала.
Прошло три-четыре минуты; она сидела, расслабленно скользя глазами по одной из абстрактных картин Айоны, в зеленых тонах, и пыталась отдышаться. Слезами делу не поможешь. Она надела свои самые грязные джинсы (в которых выглядела особенно привлекательно), сняла лифчик, который ей давил, и надела старую мягкую футболку, в которой обычно спала. А потом обулась в лучшие туфли, распылила крутом облачко «Шанели № 5» и прошла через него.
