Счастье на бис - Юлия Александровна Волкодав
– У Всеволода Алексеевича сегодня настроение «не подходи – убьет», – замечает она, когда они с Сашкой выходят во двор покурить.
Сашка покурить, Тоня – подышать свежим воздухом. С наступлением темноты становится довольно прохладно, Сашка старается лишний раз окна не открывать, курит во дворе. А Тоню на природу тянет после московских каменных джунглей.
– Сама не понимаю, что с ним, – пожимает плечами Сашка. – С утра нормальный был, тебя ждал.
– Да бывает. Мы раньше шутили, что надо табличку заказать предупреждающую, как на трансформаторных будках, и вешать ему на дверь гримерки, – хмыкает Тоня. – Обычно его вот так переклинивало, когда в личной жизни что-то не ладилось. Очередная красавица требовала очередной «мерседес», например. Ты ничего с утра не требовала?
Последняя фраза произносится тем же легким, шутливым тоном, но Сашка давится дымом и резко оборачивается к подруге. Была бы на ее месте Нурай, дело кончилось бы плохо. Но Тоня не способна на злую иронию, и Сашка это прекрасно знает.
– Все поняла, да?
– Конечно, – усмехается Тоня. – Раньше ты от него как от чумного шарахалась. Дистанцию держала даже не пионерскую, а еще больше. А теперь наоборот, отойти боишься. Словно он исчезнуть может. Ну и по взгляду все понятно. Я же знаю, как он смотрит, когда… Ой, Саш, дай сигарету, а?
Сашка хмыкает, но кидает подруге пачку со вложенной в нее зажигалкой. Дурной пример заразителен.
– Он не ругается, что ты куришь?
Сашка качает головой.
– По-моему, ему даже нравится. Я стараюсь запах смывать, но бесполезно же, сама понимаешь. И ему нравится. Самому-то нельзя. Хотя иногда тоже вот так сигаретку стреляет. Прости меня, Тонь…
– За что?
Вот ведь святая душа. На лице искреннее непонимание. Женская дружба, конечно, от мужской отличается. Нет в ней особых принципов и моральных установок. Это парни не пожертвуют другом ради девки, а подруги сплошь и рядом делят мужиков. Но у Сашки всегда был собственный кодекс чести. И теперь смотреть Тонечке в глаза сложно.
– Саш, ты с ума сошла? Это было сто лет назад. Один раз, без продолжения. Он уже сам забыл!
– Не забыл.
– Не важно! Ты же знаешь все подробности. И знаешь, сколько у него было после? На моих глазах в том числе. И его ничего никогда не смущало.
– А меня смущает.
Сашка ковыряет землю ногой, забыв, что на ней домашние тапки, вообще-то. Мохнатые, с пандами. Всеволод Алексеевич купил, разумеется. Сама она долгое время ходила в больничной сменке, белых растоптанных сабо. Туманов в конце концов возмутился, его крайне раздражали любые признаки больницы, и купил ей это мохнатое недоразумение.
– Если хочешь знать, я очень рада, что все так случилось.
– Рада?
– Да. Ему всегда было нужно, чтобы его любили, но эту любовь он сам себе придумывал. Ну не его бессмертная душа требовалась тем откровенным… кхм… которые окружали его в последние годы. А с тобой ничего придумывать не надо. В тебе этой любви – ложкой черпай. Большой Севушка подарок получил под старость лет. И я даже не уверена, что заслуженный. Он хоть не обижает тебя?
– Что?! Нет, конечно! Он заботится. Ну, как умеет…
– Понятно, – усмехается Тоня. – Севушка в своем репертуаре. Нет, Саш, даже не думай. Все сложилось так, как должно было.
– Но у тебя Кирилл.
– Который ему на хрен не нужен. И он Кириллу тоже. И как ты себе это представляешь сейчас? Вот даже если бы он захотел. Я должна бросить дом, Кирилла, ансамбль, свою жизнь? Переехать сюда и ходить за ним след в след, как ты ходишь? Ради чего? Я его люблю, но не настолько. А ты – настолько. У тебя взгляд не поменялся, ты знаешь? Ты на него смотришь, как смотрела, когда мы познакомились.
– А что должно было измениться? – пожимает плечами Сашка.
Ответить Тоня не успевает, потому что окно над их головами распахивается.
– Девочки… вы там… заночевать… решили? Саша… Саша уже все поняла по паузам между словами. Недокуренная сигарета летит в кусты, а Сашка летит в дом. Ничего особо страшного пока, он вовремя позвал. Непонятно только, почему вдруг? Понервничал? Ну не из-за футбола же?
– Пойдем… в спальню. Чтобы Тоню… не пугать, – просит он, закатывая рукав.
– Не маленькая, не испугается. Тоня, поставь чайник, пожалуйста. Там в холодильнике банка с перетертой клюквой есть. Две ложки на чашку. Спасибо!
А сама уже набирает шприц. Обычный вечер, ничего особенного. Тоня шуршит на кухне, Сашка медленно вводит лекарство, а потом, сидя на корточках перед его креслом, держит за руку и ждет, когда дыхание станет нормальным. У них обоих. Потому что страшно каждый раз. И еще неизвестно, кому больше.
Декабрь
Сашка сидит на подоконнике в гостиной и курит в открытую форточку. Четыре часа утра. Официально первое декабря наступило четыре часа назад. Здесь, в Прибрежном, верить календарю довольно сложно. Какой декабрь, если листья только-только начали желтеть? К тому же в их саду полно вечнозеленых растений: кипарисы, можжевельник какой-то, название которого только Всеволод Алексеевич знает, кизильник, елка, в конце концов. И даже пальмы, которых на их участке нет, зато есть у соседа, не желтеют и не облетают, вполне могут сойти за вечнозеленые. Ну и какая, к черту, зима?
Надо думать, первое декабря тысяча девятьсот сорок мохнатого года в Москве выглядело совершенно иначе. И ощущалось тоже иначе. Про поколение Туманова часто говорят, что оно удивительно сильное, работоспособное, здоровое. Ирония в том, что все слабые и нездоровые дети войны – войну и первую мирную пятилетку просто не пережили. В голоде, в холоде, без нормальных лекарств, предоставленные чаще всего сами себе, они умирали не только от разрывов бомб, но и от элементарной ангины. А те, кто остался и дожил до старости, конечно, выделяются на фоне следующих поколений, разбалованных антибиотиками, прививками, школьными медосмотрами и витаминными комплексами.
Сашка потягивает из кружки растворимый кофе и прикуривает новую сигарету. Редкостная дрянь этот растворимый «эспрессо». Но варить себе одной настоящий кофе, да посреди ночи – уже наглость. Нечасто ее посещает бессонница, обычно у них Всеволод Алексеевич по ночам мается. Он уже привык, не пытается уснуть через силу, наливает себе кофе и включает телевизор. Но сейчас он спокойно досматривает десятый сон, а Сашка кукует на окне.
Подозрительно теплым веет
