Янина Логвин - Гордая птичка Воробышек
– У него уже был шанс.
– Я знаю, он говорил мне. Говорил, что ошибся и что жалеет. Что был несправедлив к тебе.
– Ты смотри, какой разговорчивый тебе попался Босс, птичка… Даже завидно. Умеешь ты расположить к разговору людей. Больше ничего не говорил?
– Еще каялся в эгоизме.
– Говорю же, нимб и крылышки тебе к лицу.
Я толкаю его локтем в бок, и мы тихо смеемся.
– Скажешь тоже…
– Послушай, Илья, – спрашиваю после того, как он отпускает меня, снова с удовольствием нацеловав мои губы. – Ты только не подумай чего… А Большой Босс он что, всегда так любезен с женщинами? Вот как с моей мамой?
Люков вздыхает:
– Не думаю, воробышек. Скорее наоборот: слишком много всегда было охочих заполучить Градова. Пока я жил рядом с ним, я не замечал возле него ни одной женщины, хотя я мог и не знать об этой стороне его жизни.
– А что же мама Якова?
– Живет в Америке, насколько я знаю. Он давно избавился от нее.
– Странно это все.
– Что? Волнуешься? – Люков легонько щелкает меня по носу.
– Да. Мне кажется, моя мама ему нравится. Или, – я поднимаю к нему лицо, – это очередная шутка Босса?
– Я так не думаю, моя девочка, – он гладит меня по волосам. – Ничего удивительного, я его понимаю.
– Да? – удивляюсь я.
– Да, – серьезно отвечает Люков. – Ты очень похожа на свою мать. Дай время и, думаю, она так же, как ты из меня, будет вить из Босса веревки.
– Что? – я даже отодвигаюсь от Люкова, возмущенно моргая. – Я не буду, Илья! Никогда! Зачем мне?
– Будешь, – он мягко возвращает меня к себе в объятия, шепчет на ухо. – И знаешь что?
– Что? – затихаю я на его груди.
– Я тебе это позволю. И даже буду получать настоящее удовольствие. Не позволю только одного – снова уйти.
– Ох, Илья, мне так жаль…
– Ладно уж, моя жалостливая птичка. Поехали. На каждой вечеринке должен быть свой гвоздь программы. Похоже, сегодня эта злая участь выпала нам.
* * *Но вечеринки нет. В доме Романа Сергеевича Градова не в пример прошлому разу тихо и пустынно. Лишь молчаливая охрана, беспрекословно распахнувшая перед нами ворота в поместье, и черный дворовой пес, мирно пробежавший рядом с машиной по одинокой аллее.
Дворецкий встречает нас вежливым приветствием и провожает в незнакомую мне столовую – небольшую уютную комнату в глубине дома, отделанную тонкой позолотой, светлым палисандром и камнем, очень похожим на малахит. Мы с Люковым входим в нее и останавливаемся на пороге, удивленные отсутствием большого количества лишних людей.
Только Градов. Мама. Братья.
Больше никого.
И мы.
У мальчишек ошеломлено-убитый вид. Пожалуй, я еще не видела их такими понурыми. Они сидят за богато убранным столом, трусливо втянув голову в плечи, спрятав руки под скатерть, и косятся вокруг хмурыми взглядами. Мама тоже не светится воодушевлением. Ее симпатичное, всегда с легким румянцем лицо, сейчас бело, как мел, а сложенные на коленях руки говорят о волнении. Я хорошо понимаю своих родных, их мысли и чувства, все, что они сейчас испытывают, и искренне проникаюсь сочувствием. Попасть в дом Большого Босса после нашей скромной квартиры со стертыми босыми ногами братьев половиками – все равно, что внезапно оказаться в числе почетных гостей на приеме во дворце арабского шейха. Где снуют слуги, журчат фонтаны, а броская в своей оригинальности роскошь нещадно слепит глаза. Очень непросто.
– Смотри-ка, Валюша, кто пришел! Вот и Женечка с Ильей подоспели! Как хорошо! А ты переживала, что не приедут, – восклицает Большой Босс, возвышаясь над столом, как заправская хозяйка, с фарфоровым салатником и фигурной ложкой в руке. – И как раз к ужину!
На Боссе темные брюки и белая, отутюженная словно фабричным гладильным прессом рубашка. Без галстука, по-домашнему вольно расстегнутая на груди. Он свеж и подтянут, располагающе вежлив и обходителен, неожиданно суетлив… в нем не осталось и следа того незнакомца, что встретился мне два с лишним месяца назад. Но так же, как и прежде хозяина дома в нем выдают не проявившийся уверенный разворот плеч, не блеск платиновых запонок с инкрустацией дорогими камнями в широких манжетах, а жесткий, колючий взгляд темных глаз. Сейчас открытый и мягкий, но всегда готовый сжаться в тугую иглу.
– Проходите же! Сынок, Женя, не стесняйтесь, – приглашает Босс, опуская руку маме на плечо; незаметно в успокаивающем жесте поглаживая его пальцами, – помните, что вы дома! Посидим, поговорим по-семейному, с братьями твоими, Женечка, познакомимся. Только не взыщите, мы тут с Донгом сегодня сами куховарили, так что больше получилось сытно, чем полезно. А вот торт заказали в лучшей городской кондитерской, так что именинный десерт у нас с вами будет на славу! Женечка, надеюсь, тебе можно легкий бисквит со сливками?
– Он так изменился, твой отец, – говорю я чуть позже, когда после поднятого тоста за знакомство, нам всем удается немного расслабиться, и Большой Босс занимает разговором выхлебавших безалкогольное шампанское мальчишек. – В прошлый раз он показался мне значительно старше. Он говорил, что болен, а сегодня… А сегодня, кажется, твой отец прекрасно себя чувствует.
– Нельзя верить на слово тому, кто однажды уже обманул ожидания. Поверь, птичка, он привык просчитывать каждый свой шаг. Если он сегодня умрет, а завтра воскреснет – стоит задуматься, где он выиграл и в чем использовал свой резон. Уверен, что он просто умело водил всех за нос.
Время за разговором потихоньку набирает бег, и мама оттаивает. Даже позволяет себе улыбнуться в ответ на шутку Ильи, поддернувшую мальчишек. Осторожно изучает его из-под длинных ресниц, привыкая к моему выбору. Отмечая его внимание ко мне и мое собственное спокойствие сначала настороженным, а затем одобрительным материнским взглядом.
На ней неброское серое платье под цвет глаз и легкая шелковая шаль на плечах, неожиданно сочетающаяся с изумрудной зеленью комнаты. Из украшений – серьги и тонкая золотая цепочка к ним в ансамбль с кулоном, немного старомодным и простым, в виде слезы, но придающим своей простотой маме особую женственность.
Когда Босс просит ее помочь ему на кухне, и мама встает из-за стола, я отмечаю, что она обула свои лучшие выходные туфли на высокой шпильке и понимаю, насколько ей небезразлична эта встреча с Градовым. А когда возвращается с наметившейся на губах улыбкой и вернувшимся на щеки румянцем, прихожу к выводу, что Босс не терял времени даром, и в настоящем мы имеем образовавшуюся в броне Валентины Воробышек брешь.
– Блин, сеструха! Никогда тебе не прощу! Ты что, не могла предупредить, что твой жених реально крутой чел? – шепчет сердито Данька, наклонив темную вихрастую голову в мою сторону. – Мы бы хоть морально подготовились и не выглядели сейчас, как два придурка на арене этого, как его… черт! серпентария! У меня же, блин, кеды дырявые! А если бы разуться пришлось, так вообще… Птиц, урод, мои носки новые спер!
– Сам урод! Они на моей кровати лежали! – получает затрещину от Ваньки и тут же в ответ пихает брата кулаком в бок. – Что, я виноват, что этот тип раскомандовался, а у меня как раз порвались! И вообще, что это он на нашу мать слюни пускает?
– Просто ухаживает за гостьей, – отвечаю я. – И потом, Вань, – строго замечаю, – по-твоему что, наша мама понравиться никому не может?
– Такому? – вскидывает брови Данька, громко присвистнув. Щерится криво в сторону Босса, усадившего маму на стул и склонившего к ней лицо. – Ха! Сдуй буфера и сдай назад, сеструха! Вернись на землю. А-ау! – приставляет ладонь ко рту. – Так не бывает!
У Люкова длинные быстрые руки, брат и не замечает, как оказывается оттянут за ухо к столу.
– Я тебя, Птиц, кажется, предупреждал! Еще услышу – откручу!
– Не открутишь, – нагло скалится Ванька, пока я вмешиваюсь, усаживая брата на место. – Тебе Женька не даст! – игнорирует, паршивец, мою угрозу в форме сжатого кулака. – Во-первых, у нас шок, а во-вторых, она нас любит!
– Меня она любит больше, – невозмутимо заявляет Люков, и потрясенные улыбки тут же сползают с лиц близнецов. – Так что, босота, задраили рты и вспомнили свое место приматов в эволюционной ветви, ведущей к человеку. А то выдеру и лишу карманных денег!
Последние слова Ильи даже меня заставляют удивленно открыть рот, а братья и вовсе на какой-то миг теряют дар речи.
– Что? Карманных денег? Ни черта себе! – переглянувшись, дружно восклицают, и я понимаю, что с этой самой минуты их души и сердца навечно куплены Ильей с потрохами.
– Что слышали! Надеюсь, с учебой и спортом проблем нет?
– Э-э… ну, в общем-то, н-нет.
– Вредные привычки?
– Не-а!
– Матери по дому помогаем?
– Стараемся.
– Это хорошо, – с пониманием приподнимает Люков уголок рта. – Будут проблемы, не будет денег. Не будет проблем, будут у каждого свои носки. Арифметика проста, все ясно?
Мне становится смешно, а в глазах мальчишек появляется уважение, граничащее с обожанием.
