Ева Модиньяни - Нарциссы для Анны
Бухты на острове были невыразимой красоты, но Анна особенно любила Бурракону, где волны Атлантики вздымались, как пенящиеся валы, и разбивались о берег с ужасающим грохотом. В самом дальнем укромном изгибе бухты, между скалами вулканического происхождения, образовался естественный бассейн длиной метров в тридцать и шириной в шесть, где Анна обычно купалась во время своих кратких пребываний на острове. Во время отлива там оставались заводи, кишащие красными крабами, попавшими в западню.
И в то утро, когда голубизна неба сливалась на горизонте с зеленым морем травы, они отправились туда вдвоем на допотопном гостиничном джипе. Они сбросили с себя все и, обнаженные, плавали среди блестящих ставридок и крабов, точно единственные люди на свете, точно Адам и Ева в этом первобытном раю.
Они мерили время не по часам, а по накалу своих чувств, и поэтому никогда не имели точного понятия о времени. И страшно поразились, когда заметили однажды, вернувшись в гостиницу, что остались ее единственными постояльцами. Самолет из Дакара отбыл, а другой еще не прибыл из Рио.
Стол для завтрака, накрытый в отдельном кабинете рядом с обеденным залом, был украшен белыми и желтыми маргаритками из сильно поредевшего цветника Педро. Со склонностью к сводничеству, свойственной простым душам, Маноло и Рибейра расположили их в форме сердечка, как бы благословляя по-своему этот союз. Тут была старомодная преданность слуг к уважаемым гостям, но и надежда на немалые чаевые. Одно не исключало другого, поскольку не оставалось прочих гостей. Чья-то заботливая рука поставила и пластинку Пресли. «Ты сегодня одна. Ты одна этой ночью…» — запел Элвис в сопровождении оркестра и скрипа заигранной пластинки.
— Значит, они все уже знают? — с удивленным видом сказала Анна.
— На острове шириной в полтора километра трудно что-нибудь утаить, — с улыбкой ответил Арриго. И, заметив, что красивый лоб Анны хмурится, небрежным тоном спросил: — Ты боишься, что это станет известно в Италии?
— Мне было бы неприятно, если бы отец узнал об этом из газетных сплетен. — Она не заблуждалась насчет журналистов и была обеспокоена такой перспективой. — А впрочем, может, и пронесет, — заключила она беззаботным тоном и провела кончиком языка по губам.
— Сомневаюсь в этом, — весело возразил Арриго. — Думаю, что по ночам не только летучие мыши на веранде слушали наши вздохи. Возможно, кто-то даже записывал их.
— Перестань так шутить, — шлепнула его по руке Анна. — Давай лучше есть.
Они сидели за столом и поглощали все, что им подали на завтрак, но с глазами, уже вновь полными желания, которое далеко уносило от всех забот и тревог.
— Тебе стыдно? — спросил Арриго.
Анна бросила лукавый взгляд налево-направо и наклонилась к нему.
— Хочешь знать правду? — В ее зеленых глазах искрился смех.
— Правду, и только правду, и ничего, кроме правды, — наклоняясь, в свою очередь, вперед через стол, тоном судейского сказал он.
— Я счастлива, — прошептала она.
Их губы встретились, и Арриго поцеловал ее.
— Бог знает, что ты будешь думать обо мне, — сказал он, бросая на нее притворно горестный взгляд.
— Ой, Боже мой, как не стыдно! — продолжила шутку она. — Ты украл мою реплику.
Маноло и Рибейра принесли бутылку шампанского в ведерке из какого-то блестящего металла, которое они бесстыдно выдавали за серебряное. Это были классные официанты, которые умели предугадывать желания клиентов. Вслед за тем появились два бокала старинного хрусталя — и в хрустале засверкало шампанское. В своей любезности они готовы были исполнить итальянский гимн или «Свадебный марш» Мендельсона, но Арриго поспешно отослал их с пригоршней долларов, в то время как Анна теребила пуговицу своей блузки, борясь со смехом.
Они курили, пили шампанское и смотрели в глаза друг другу, слушая без устали: «Ты сегодня одна. Ты одна этой ночью…», словно вся музыка для них сконцентрировалась в этой мелодии, в то время как в другой обстановке эта приятная песенка давно бы наскучила.
— Ты считаешь, это нормально, пить на завтрак шампанское? — укорила его Анна, прильнув губами к краю стакана.
— Я это заслужил. — Он понизил голос и огляделся кругом, — поскольку мне удалось заставить тебя потерять голову.
— Ты непереносим, ты совершенно не принимаешь меня всерьез. — Ею овладела какая-то ленивая истома — даже эти слова стоили ей труда.
— Ты пьешь шампанское чрезвычайно возбуждающим образом, — польстил он.
— Если бы ты знал моего отца, ты бы так не шутил, — попыталась она напугать его.
— А что твой отец? — спросил Арриго не слишком серьезно.
— Он способен на все, — угрожающе сказала Анна.
— Я тоже способен на все, — отпарировал он, — и ты в этом уже убедилась.
— Прошу тебя, Арриго… — Анна вдруг сделалась серьезной, пытаясь заставить его взглянуть по другую сторону действительности, которая тревожила ее. — Подумай, что будет, когда до него дойдет, что его единственная дочь, зеница его очей, разорвала помолвку с одним из самых известных имен во Франции и сошлась с женатым мужчиной.
— Однако тоже хорошей фамилии, — возразил он с мягкой улыбкой. — Арриго Валли ди Таверненго. Неплохо звучит? Мои предки были среди приближенных Наполеона. Не считая того, что твой французский барон — неудачник и весь в долгах. А я нет. Если то, что говорят о твоем отце — правда, он не должен быть безразличен к этому обстоятельству.
— Неудачник, но холостой. А ты женат.
— Я разведусь и женюсь на тебе, — решил он в момент.
— Арриго, прекрати, — укорила она его. — Ты же знаешь, что в Италии разводов не существует.
— Я упаду в ноги к папе и попрошу его аннулировать мой брак, — с готовностью предложил он. — А потом женюсь на тебе в церкви, с органом, свадебным маршем и перезвоном колоколов. Потом женюсь на тебе по иудейскому обряду, по мусульманскому, переженюсь по всем обрядам во всех церквах мира. И даже по языческим обрядам. Поедем к пигмеям, к краснокожим, к эскимосам.
Растроганность и нежность на лице Анны сменились вдруг обидой и гневом.
— Как мог такой мужчина, как ты, жениться на такой гнусной женщине, как Сильвия? — раздувая ноздри, сказала она. — Почему?
— Потому что она красива и нравилась мне до умопомрачения, — искренне ответил он.
— Но она подлая и низкая, — не унималась Анна.
— Это я узнал потом.
— И продолжаешь жить с ней, — неумолимо продолжала Анна. — И ты не мог разорвать раньше этот свой брак?
— До вчерашнего дня у меня не было причины, которая оправдывала бы этот разрыв. И потом, я же говорю тебе, она мне нравилась.
