Там, за зорями. Пять лет спустя - Оксана Хващевская
Девушка поежилась и, набросив на голову капюшон, почувствовала, как дождевые капли увлажняют волосы. Свернув во двор к бабе Мане и подняв коляску на крыльцо, Злата тщетно пыталась рассмотреть сквозь стекла расплывшееся в улыбке морщинистое лицо бабы Мани, завидевшей ее и спешащей навстречу. На кухне никого не было. И небольшой диван у печки, на котором обычно любила сиживать старушка, был пуст. Оставив дочку спать в коляске, Полянская вошла в дом, благо дверь веранды была не заперта. Вошла и остановилась. Сумрак сгущался в комнате. Унылый, неуютный, серый, который в эту пору года мог развеять лишь электрический свет. В доме Златы его почти не выключали. Но бабульки чаще всего экономили и свет зажигали, когда совсем темнело. В доме царила тишина, нарушаемая лишь негромким рокотом работающего холодильника.
— Баба Маня? — позвала она старушку, оглядевшись по сторонам и заметив мусор на полу, крошки, недоеденные куски булки на столе и гору грязной посуды за ширмой у печи. В доме было холодно.
— Баб Маня? — окликнула она чуть громче, проходя вперед и заглядывая в соседнюю, смежную с залом, комнату.
Она выглянула на огород, заглянула в курятник, сарай и даже погреб, но бабы Мани нигде не было. Постояв немного во дворе, оглядевшись по сторонам, не обращая внимания на дождь, Злата собралась было прямо по огородам пойти к Тимофеевне, чтобы у нее узнать, куда же могла пойти баба Маня, но потом, как будто вспомнив что-то, развернулась и почти бегом бросилась в дом. Миновав кухню и смежную комнату, вошла в зал, где за трубкой стояла кровать бабы Мани. И не ошиблась. Старушка действительно была там. Лежала, накинув на плечи одеяло и свесив ноги, обутые в бурки. На мгновение Полянской показалось, что она не дышит, и сердце испуганно екнуло.
— Баб Маня? — дрогнувшим голосом позвала она.
— А-а-а? — веки старушки зашевелились и, застонав, она оторвала голову от подушки, пытаясь разглядеть подслеповатыми глазами, кто перед ней. — Златулечка, тэта ты прыйшла? — переспросила на всякий случай она, сбрасывая одеяло на кровать.
— Я, баб Маня, я! А что случилось? Я вас на концерт ждала, а мне говорят, вы заболели! — спросила девушка, обратив внимание на то, как за эти две недели похудела старушка.
— Ой, унучачка мая! Зусім мяне скруціла. Рук жа падняць не магу. Бач, во як пальцы папухлі! — она выставила перед девушкой исковерканные артритом, испещренные синими дорожками вен руки, и Злата увидела, что и пальцы, и сами ладони опухли. — I ногі папухлі. Чуць хаджу. I шыя не варочаецца. А ўчора як павяло… Упала, во, бач, лоб разбіла. Кроў ішла. За малым богам думала, і не паднямусь ужо! — старушка дошла до Златы и, обняв ее, заплакала. — Як жа добра, што ты зайшла, Златулечка! Я цябе чакала! Не знаю, што рабіць: баліць страшна, ні легці, ні сядзець не магу. I спаць не магу. Ноччу ўголас крычу, такія болі страшныя… Галава во нячэсаная колькі дзён! Ані грубкі падтапіць не магу, ані дроў прынесці, ні чайнік ускіпяціць… Хоць лажысь і памірай…
— Баб Мань, ну что вы говорите! Куда вам умирать? А меня вы на кого здесь оставите? — едва не плача, сказала девушка, чувствуя, как сердце разрывается от жалости. — Пойдемте, пойдемте на кухню! Сейчас все решим, во всем разберемся и что-нибудь придумаем! — придерживая старушку за плечи, Злата повела ее на кухню и осторожно усадила на диван, зажгла свет, который тут же разогнал эту гнетущую мрачную атмосферу, представив взору запустение в доме.
Но Злату Полянскую это не могло остановить. Сбросив куртку, она закатала рукава кофты и огляделась, прикидывая, с чего начать. Перво-наперво следовало растопить трубки. Ульяна скоро проснется, а как ее оставить в холодном доме? Злата быстро накинула старую телогрейку, в которой дочки бабы Мани управлялись и носили дрова, и вышла во двор.
По пути девушка хотела было поставить на плиту чайник, но воды в ведре не было. Наносив дров, Полянская тут же растопила грубки в обеих комнатах и вышла на переднее крыльцо, чтобы проверить ребенка, а потом отправилась носить воду.
— Баб Маня, а Маськи что же к вам не заходят? — спросила девушка, поставив на плиту чайник и скинув телогрейку.
— Дак няма ix, Златуля. Каб яны тут былі, я б наказала Нінай, яны б прыйшлі і вады мне нацягалі, і дроў, а так няма. З'ехалі яны на Унорыцу. Там ім хату добрую ад калгаса далі. Ён жа работая, ды і яе абяцалі ўзяць на работу. 1х жа з хаты дачніца выселіла. Кажа, сама будзе цяпер там жыць і агарод садзіць! Не вельмі яны хацелі з'язджаць адсюль, да што ж рабіць? Зіма ідзе, трэба дзесь прытуліцца! Да і скока можна боўтацца па чужым хатам? Пара ўжо на старасці і свой вугал мець! Толькі як мы тут без ix… — тяжко вздохнула старушка и, обхватив себя руками, склонилась к коленям.
— Но неужели никто не мог бы пустить их хоть на зиму в пустующий дом? — спросила девушка, осознавая, как трудно будет сейчас одиноким бабулькам без помощи этой парочки.
— А хто пусціць, Златуля? Каму чужыя ў хаце трэба? Захламляць, засруць за зіму, а тады выграбай за імі. А то яшчэ і спаляць… Не, паехалі яны на Унорыцу, сабачку толькі пакінулі свайго Дуньцы, а яна сама збіраецца ў ЛІіду, не будзе тут ужо ў гэтым годзе зімаваць! I Арышу забрала дачка. Слабая яна зусім стала. Почкі баляць. Як ты паехала ў Мінск, Дунька скорую ёй вызывала. Забралі ў бальніцу, а тады Фаінка прыехала і забрала яе да сябе. Старая яна зусім, ужо не можа сама сябе абслужваць! I я
