Первый. Бывший. Единственный - Татия Суботина
– Нет, что ты, – прохрипела я. – Это просто снег на щеках тает. Видишь, какой снегопад пустился?
И ветер налетел. Сама природа будто бы транслировала состояние, в которое мы провалились, как в другое измерение. Параллельный жуткий мир. Мир боли, страданий, несправедливости. Мир, где страдают дети.
Счастливый вечер, обещавший оставить в памяти теплый след, обернулся настоящей трагедией.
Я не запомнила, в какой момент приехала машина скорой помощи. Все старалась отвлечь дочку от произошедшего, а потом услышала гул сирены и очнулась. Жаль, что не от этой реальности, как от дурного сна, лишь оцепенение спало.
Мальчика погрузили на носилки.
Я старалась не смотреть в его залитое кровью лицо, но оно все равно стояло перед глазами.
– Мы с тобой, – подскочила я к машине, когда Дубравин садился за руль.
– Нет, лучше поезжайте домой. Не надо ребенку это все… – Здесь он захлебнулся чувствами, которые будто встали поперек горла комом, и неловко замолк. – Вызови такси, Вася.
– Нет, мы с тобой, – не согласилась я.
Другого выхода для нас я сейчас не видела, как и мир вокруг толком не разбирала.
– Поезжай скорее, – скомандовала я Дубравину, усадив Руслану на заднее сиденье, а сама выбрав место рядом с водителем.
У Кеши тряслись руки, а сам он был настолько бледным, что лицо стало казаться восковой маской.
– Все будет хорошо, – сжала ладонь бывшего мужа я.
Эти слова были банальными до зубовного скрежета, но в них очень сильно хотелось верить.
Дубравин кивнул и сжал руль так крепко, что костяшки пальцев побелели.
– Спасибо, – сказал мужчина.
Вел он уверенно и аккуратно, словно бы ни на минуту не забывал, что в салоне находился еще один ребенок.
– Мам, Матвей умрет? – в какой-то момент спросила меня Руслана, и этот вопрос продолжал звучать в моей голове еще много часов подряд.
– Нет, Солнышко. Конечно же, нет, – с уверенностью заявила я, словно бы могла взять на себя роль Бога. – Ему просто нужно немного подлечиться в больнице. Врачи помогут, и все у него будет хорошо.
– Я буду в это верить до луны и обратно, – заявила она.
– Что? – не поняла я.
– Ты когда-то говорила, что если сильно во что-то верить, то оно обязательно сбудется и случится, – объяснила доча. – Поэтому я буду верить в выздоровление Матвея до луны и обратно, чтобы точно сбылось.
– Да, именно, – улыбнулась сквозь слезы я. – Так и будет, Солнышко. Вот увидишь. Он еще нарисует твой портрет, как и обещал, или научит тебя рисовать.
Руся отчаянно закивала и опять расплакалась. Дубравин настолько сильно стиснул зубы, что его рот превратился в одну едва заметную линию.
Дальше время для меня замедлило свой бег, точнее обернулось в один сплошной час боли и ожидания.
Матвея оперировали.
У него была открытая черепно-мозговая травма, внутреннее кровотечение, перелом ребер, правой большеберцовой кости и шейки бедра… Никаких гарантий врачи нам не давали, оставалось только молиться. Что я и делала. Как умела.
Я хотела отправить Руслану домой, но дочка воспротивилась, да и мне ужасно боязно было с ней расставаться после всего, что произошло. Поэтому вызывать маму, чтобы ее забрали, я не стала.
Мое рыжее чудо вымоталось и уснуло прямо на диванчике в коридоре. Мы прикрыли ее куртками, а сами отошли немного дальше, чтобы не мешать спать разговорами, коих, на самом деле… и не было. Каждый из нас думал о своем.
Я все поверить не могла, что этот мальчик, которого я когда-то даже пыталась ненавидеть, спас мою дочку таким вот образом. Заменив ее собой.
Это просто не укладывалось в моей голове. Но в то же время я чувствовала облегчение, что на операционном столе сейчас была не моя Руслана.
Я испытывала ужасный стыд из-за таких чувств, но ничего с ними поделать не могла. Все мы внутренне тихо радуемся, когда беда не касается нашего дома, а заглядывает в чужой.
Дубравин же за время ожидания постарел, казалось бы, лет на сто. На его лице проявилась печать горя, как мать, я его понимала и одновременно боялась этого понимания. Ведь случись с Русланой такое – и я бы, наверное, погибла бы на месте от разрыва сердца. А мой бывший держался.
Когда в коридоре появилась медсестра, мы с Кешей, не сговариваясь, кинулись к ней.
– Вы родители мальчика из ДТП? – спросила она и, не дождавшись ответа, сказала: – У мальчика редкая группа крови. В больнице нет столько запасов. Кто из вас готов побыть донором?
– Наша кровь не подойдет, – спал с лица Дубравин, а на удивление медсестры он поспешил объяснить: – Она не мать, а я не отец. И у нас положительный резус-фактор.
– Что ж, значит, нужно искать доноров. Лучше бы найти с четвертой отрицательной, как у мальчика, но и любая группа с отрицательным резус-фактором в нашем случае подойдет. Запрос в банк крови мы подали, но сами понимаете, время дорого.
С этими словами женщина оставила нас с Дубравиным, я же не смогла проглотить шок, в который он меня поверг.
– Что значит ты Матвею не отец?
– Не биологический, как оказалось, – поморщился Кеша. – Это выяснилось потом, когда мне пришлось оформлять мальчика на себя после смерти Инги. ДНК-тест на отцовство показал совершенно противоположные результаты тому, что я делал после рождения Матвея.
– Как так?
Дубравин пожал плечами.
– Как-то так…
– Что же это получается, – я судорожно перебирала подходящие причины случившегося, – Загорская тебя обманула?
– Получается, что так, – сжал переносицу он. – Или она сама не знала, кто отец.
– В чем я очень сильно сомневаюсь. – Из-за обрушившейся новой информации, словно лавины,
