Кристин Ханна - Снова домой
Бросившись на кровать, Лина попыталась выплакаться, но слезы, раньше так упорно подступавшие к глазам, теперь не хотели выливаться. Полежав некоторое время, Лина перевернулась на спину и принялась разглядывать свои ступни в носках.
– О Господи... – простонала она.
Она вспоминала о том, как мать выглядела раньше: волосы взлохмачены, жакет застегнут не на все пуговицы; и вот сейчас ее глаза с поволокой светятся мягким светом, Мадлен непрерывно улыбается.
Она счастлива. И выглядит, как должна выглядеть счастливая женщина.
А Лина лишила мать обретенного счастья. Она, можно сказать, обокрала своих родителей.
Раздался стук в дверь.
– Уходите, – прошептала она, ожидая услышать удаляющиеся вглубь дома шаги. Мать всегда так делала: постояв несколько секунд, уходила. А на следующий день они обе делали вид, будто между ними ничего не произошло.
Стук в дверь повторился. На этот раз громче, настойчивее. Лина лежала неподвижно. И тогда дверь распахнулась с такой силой, что ударилась о стену, на которой висел под стеклом портрет Брэда Пита. Стекло разбилось, осколки посыпались на голубой ковер.
В дверях стоял Энджел. Его черные брови сошлись на переносице, от его обычной голливудской улыбочки не осталось и следа. Но вид, вообще говоря, у него был неуверенный: заметно было, что ему не по себе в эту минуту. Едва взглянув на Лину, он прошел в комнату и осторожно закрыл за собой дверь.
Подойдя к магнитофону, Энджел решительно выключил его и обернулся к Лине.
– Уходи, – сказала она. И, едва сказав это, тотчас пожалела о своей несдержанности. Ведь на самом деле она хотела сказать совсем наоборот: «Не уходи». Но исправить она уже ничего не могла. Так и стояла, упрямо засунув руки в карманы джинсов «Левис».
– Знаешь, наверное, я вел себя резковато... Но я, черт возьми, пока еще плохо представляю себе, каково это – быть отцом взрослой дочери. – Он тяжело вздохнул и сел возле Лины. Матрас кровати чуть скрипнул под ним. – Но одно я знаю твердо. Что мать тебя очень любит и что ты сегодня сделала ей больно. Впрочем, ты это и сама понимаешь.
Лине было так стыдно, она так сожалела о том, что сделала, что даже ответить ничего не смогла, просто отвела взгляд.
Взяв Лину за подбородок, Энджел мягко, но вместе с тем властно заставил ее посмотреть ему в глаза.
– Ты вела себя как избалованный ребенок, мне было стыдно видеть все это. Хотя стыдно должно было быть именно тебе.
Лина понимала, что он говорит правильные вещи. Она чувствовала, как слезы опять подступают к глазам, и попыталась усилием воли сдержать их. Но они все-таки закапали и потекли по щекам.
– Я... я понимаю, – прошептала она.
Она думала, что он начнет ее сейчас успокаивать, скажет, что все о'кей, что она не виновата, что ничего страшного не произошло, девушкам свойственно иногда выходить из себя – словом, все то, что говорила в таких случаях мать. Но Энджел молчал, и она чувствовала, как стыд своей тяжестью прямо-таки придавил ее.
Наконец Энджел улыбнулся, убрал прядь волос с лица Лины.
– Да, взросление – это сложный период. Но по крайней мере тебе не нужно отдавать свое сердце кому-то другому, чтобы повзрослеть.
Этими словами Энджел напомнил ей о том, что Лина недавно выкрикнула ему в лицо.
—Я... мне очень жаль, что я наговорила... я не имела в виду... ну, ты понимаешь, про сердце...
Он тихо вздохнул.
– Меня и самого это пугает, Ангелина. Фрэнсис был самым лучшим человеком, какого мне довелось знать в жизни. И никогда я не смогу стать таким, как он. Не стану и пытаться. Но... – Он замолчал, глядя на Лину.
У нее возникло такое ощущение, словно между нею и отцом выросла какая-то преграда, она даже вдохнуть как следует не могла.
– Что – «но»?
– Я был не прав, когда говорил, что хочу быть твоим другом. Получилось, что на взрослый вопрос я ответил как-то по-детски. Но теперь я точно знаю, чего хочу.
.– Вот как?
– Да. Я хочу быть твоим отцом. И если ты дашь мне шанс, я приложу максимум усилий, чтобы стать им.
Горячие слезы обожгли глаза Лине.
– Я тоже очень хочу этого, – сказала она, всхлипнув.
– Но это будет непросто. Я ведь далеко не всегда делаю все правильно, и сегодняшний случай – тому подтверждение. Мне следовало бы сказать тебе, что я собираюсь назначить свидание твоей матери. Мне нужно было тебе сказать, что я ее люблю и хочу, чтобы все мы стали одной семьей. Но я также хочу, чтобы ты знала: мои отношения с твоей мамой никак не могут повлиять на мое отношение к тебе. Ты моя дочь, и я люблю тебя.
Она бросилась к отцу на шею, обхватив ее руками.
– И я тоже, папа, я тоже люблю тебя.
Он нежно взъерошил ей волосы, его прикосновения были очень ласковыми. Впервые в жизни она почувствовала себя надежно и уверенно.
Через некоторое время Энджел чуть отстранился.
– Но у тебя, я уверен, уже есть человек, с которым ты можешь поговорить, так ведь?
Взглянув в его зеленые глаза, она увидела, что Энджел все понимает и относится к этому как к должному. Кивнув, Лина поднялась и пошла к двери. Уже взявшись за ручку, она оглянулась.
Энджел улыбнулся.
– Иди, ты все делаешь правильно.
Лина и сама понимала это. Повернувшись, она вышла из комнаты и направилась в гостиную.
Мать стояла возле камина. Она покусывала нижнюю губу, как делала всегда, когда нервничала. И Лине только теперь стало понятно, как часто она причиняла матери боль, как часто расстраивала ее. Вела себя ужасно с матерью, которая так ее любила...
– Ты прости меня, мам, – мягко произнесла она, больше всего желая в эту минуту, чтобы можно было повернуть время вспять, загладить прошлые ошибки. Все до единой, взять обратно все грубые, сказанные в запальчивости слова.
Мадлен осторожно и понимающе улыбнулась.
– Я люблю тебя, малыш.
Лина бросилась в материнские объятия, тесно прижалась к Мадлен.
– И я тоже, мамочка.
Поражало обилие безделушек. Куда бы Энджел ни обратил свой взгляд, всюду были индейки, пилигримы, рога изобилия: на тарелках для тортов, подставках для свеч, больших блюдах. Энджел остановился перед камином, наслаждаясь идущим от него теплом, и некоторое время разглядывал тесно заставленную каминную полочку. Бурая, цвета ржавого железа индейка из папье-маше стояла в самой середине; на одном крыле рукой Лины было выведено ее имя.
Он переходил от одной вещи к другой, прикасался к каждой из них, и возникало такое чувство, словно время повернулось вспять. Из того, что было приобретено в магазине, Энджел заметил одни только праздничные свечи. Все остальное было сделано руками Лины еще в школе. Индейка осталась еще с тех времен, когда Лина ходила в детский сад. Первый класс школы был представлен Шляпой Пилигрима, сделанной из пластикового пакета для продуктов. От второго класса остался глянцевый глиняный чайник, цветом и формой похожий на тыкву.
