Ким Эдвардс - Дочь хранителя тайны
– О! – только и ответила Нора, закрыв на мгновение глаза. – Феба, это просто чудесно.
Каролина принесла чай со льдом, и все устроились в гостиной, маскируя неловкость разговорами о погоде и возрождении Питтсбурга, начинающемся после краха местной металлургической промышленности. Феба увлеклась делом и лишь изредка поднимала глаза, когда слышала свое имя. Пол искоса посматривал на сестру, на ее маленькие пухлые руки. Феба ткала, прикусив нижнюю губу, сосредоточив все внимание на работе. С последним глотком чая Нора тихо произнесла:
– Итак, мы приехали. Что делать дальше, я не знаю.
– Феба, – позвала Каролина. – Может, посидишь с нами?
Феба молча подошла и села на диване рядом с ней. Нора заговорила – быстро, нервно, стискивая ладони.
– Не представляю, как нам лучше поступить. Инструкций для нашей ситуации еще не придумано, так ведь? Но я хочу пригласить Фебу к себе. Если хочет, пусть приезжает и живет с нами. Я столько об этом думала последние дни. Нужна целая жизнь, чтобы наверстать упущенное. – Нора сделала паузу, чтобы перевести дыхание, а затем повернулась к Фебе – та смотрела на нее недоверчиво, широко распахнув глаза. – Ты моя дочь, Феба, понима ешь? А это Пол, твой брат.
Феба взяла за руку Каролину.
– Вот моя мама, – сказала она.
– Да. – Нора бросила взгляд на Каролину и повторила попытку. – Это твоя мама. Но и я тоже. Ты выросла во мне, Феба. – Она похлопала себя по животу. – Вот тут. Но, когда ты уже родилась, тебя растила мама Каролина.
– Я выхожу замуж за Роберта, – сообщила Феба, – и не хочу жить с вами.
Пол, который все выходные был свидетелем мучений матери, испытал от слов Фебы физическую боль, такую, как если бы она со всей силы ударила его ногой. И Нора, он знал, почувствовала то же.
– Все нормально, Феба, – успокоила Каролина. – Никто не заставляет тебя никуда ехать.
– Я не то… я только хотела… – Нора осеклась, еще раз глубоко вдохнула и начала снова: – Феба, мы с Полом хотели бы лучше тебя узнать. Больше ничего. Пожалуйста, не бойся нас. Я имела в виду… собиралась сказать, что… мой дом открыт для тебя. Всегда. Где бы я ни была, ты всегда можешь ко мне приехать. И надеюсь, приедешь. Навестишь меня как-нибудь, вот и все. Ты согласна?
– Может быть, – снизошла Феба.
– Феба, а ты не хочешь показать Полу дом? – предложила Каролина. – А мы с миссис Генри пока немножко поговорили бы. И не беспокойся, моя девочка, – прибавила она, легко коснувшись руки Фебы, – никто никуда не едет. Все в порядке.
Феба послушно встала.
– Хочешь посмотреть мою комнату? – спросила она Пола. – У меня есть новый проигрыватель.
Пол взглянул на мать. Та кивнула и проводила их глазами. Пол вслед за Фебой стал подниматься по лестнице.
– Кто такой Роберт? – спросил он.
– Мой жених. Я выхожу за него замуж. А ты женат?
Пол, пронзенный воспоминанием о Мишель, помотал головой:
– Нет.
– А девушка у тебя есть?
– Нет. Была, но уехала.
Феба остановилась на верхней ступеньке, обернулась. Они стояли очень близко, глаза в глаза. Полу стало неловко – мало кто позволял себе вот так вторгаться в его личное пространство. Он покосился в сторону и снова перевел взгляд на нее. Она по-прежнему не отрывала глаз от его лица.
– Невежливо так смотреть на людей, – пробормотал он.
– У тебя грустный вид.
– Мне грустно, – признался он. – Если честно, очень и очень.
Казалось, Феба всецело разделила его печаль, так сильно омрачилось ее лицо. А буквально через секунду оно опять прояснилось.
– Пойдем, – сказала она и повела его по коридору. – У меня еще есть новые пластинки.
Они сели прямо на пол в ее комнате с розовыми стенами и занавесками в бело-розовую клетку, истинно девчачьей комнате, заваленной мягкими игрушками, с наивными детскими картинками повсюду. «Какой там Роберт? О каком замужестве может идти речь?» – подумал Пол и тут же устыдился своих мыслей. Почему, собственно, она не может выйти замуж и вообще делать все, что ей хочется? Он представил себе гостевую спальню в родительском доме, где изредка останавливалась бабушка, когда он был еще мальчиком. Там бы жила Феба; там звучала бы ее музыка, стояли ее вещи.
– Феба опустила на маленький проигрыватель пластинку, громко включила «Люби меня, люби меня, люби» и стала подпевать, слегка прикрыв глаза. Красивый голос, удивился Пол. Он прикрутил звук и начал перебирать пластинки из ее коллекции. В основном поп-музыка, но попадалась и симфоническая.
– Я люблю тромбон, – объявила Феба, изображая, будто играет на нем. Пол засмеялся, она тоже. – Очень люблю тромбон.
– А я играю на гитаре, знаешь? – спросил он.
– Да, мама говорила. Как Джон Леннон.
Пол улыбнулся.
– Вроде того, – отозвался он удивленно: похоже, у них завязалась беседа. Он начал привыкать к речи Фебы, и чем дольше они говорили, тем больше видел в ней просто Фебу – личность, к которой не приклеишь медицинский ярлык. – Ты когда-нибудь слышала, как играет Андрее Сеговия?
– Не-а.
– Потрясающий гитарист, лучше всех! Обожаю его! Как-нибудь сыграю тебе его этюды.
– Ты мне нравишься, Пол. Ты хороший.
Он неожиданно для себя расплылся в довольной улыбке, польщенный и очарованный ее безыскусной искренностью.
– Спасибо. Ты мне тоже.
– Но я не хочу с вами жить.
– Ничего страшного, я тоже не живу с мамой, – успокоил он. – Я живу в Цинциннати.
Лицо Фебы озарилось:
– Сам, один?
– Да, – ответил Пол, зная, что, вернувшись, уже не застанет Мишель. – Один.
– Счастливый.
– Наверное, – мрачно бросил он и неожиданно понял: а ведь это правда. Он принимает как должное многое из того, о чем Феба может только мечтать. – Действительно, счастливый.
– Я тоже счастливая, – сказала она, удивив его. – У меня и у Роберта хорошая работа.
– А где ты работаешь? – спросил Пол.
– Я делаю копии. – Она сообщила об этом с тихой гордостью. – Много-много-много копий.
– И тебе нравится?
Она улыбнулась.
– У нас еще есть Мэкс. Она моя подруга. И у нас двадцать три разных цвета бумаги.
Феба сняла пластинку и выбрала новую, что-то напевая себе под нос. Она делала все медленно, но аккуратно и сосредоточенно. Пол хорошо представлял ее в мастерской: как она тщательно выполняет свою работу, обмениваясь улыбками и шутками с подругой и время от времени останавливаясь, чтобы полюбоваться бумажным разноцветьем или готовой копией. Пол со стыдом осознал, насколько глупа и бессмысленна его жалость к Фебе, – равно как и то, что его мать считает ее не совсем полноценным человеком. Феба нравится себе, любит свою жизнь; она счастлива. По сравнению с этим все его труды, награды и конкурсы, все долгие и тщетные усилия, направленные на то, чтобы поступить по-своему и одновременно произвести впечатление на отца, выглядели просто абсурдными.
