Сесиль фон Зигесар - Так - мне нравится!
Дженни вернулась к столу, и Руфус вскинул свои густые брови. «Я что-то не то сказал?»
Дженни уставилась на него. Она понятия не имела, почему Лео ушел так неожиданно, но обвинить отца было проще всего.
«О Дженни, да ладно», — продолжал бездушно отец. «Ну, может, он не самый стойкий оловянный солдатик. Хотя бойфренд он, наверное, отличный».
Она поднялась. «Я буду у себя».
«Мне пойти с тобой?» — предложила Элис.
Дженни подумала, что Элис выглядит очень даже счастливой, сидя рядом с Дэном и разговаривая о поэзии. Она даже налила себе вина. «Нет, все нормально», — пробормотала она. Все, чего она хотела, — лечь, уткнувшись головой в подушку, и бесконечно думать о Лео.
Элис сделала глоток вина. «Мне все равно пора уходить». Она указала Дженни глазами на Дэна, будто говоря: Знаешь что? Мне нравится твой брат. «Подумываю написать стих, когда приду домой».
Ну да, конечно…
Зайдя в комнату, Дженни растянулась на односпальной кровати и молча уставилась на свои рисунки и пустой мольберт в другом конце комнаты. Она была уверена, что Лео не дурак, хотя стих Роберта Фроста был довольно известным. Вообще-то он наверняка был гораздо умнее всех остальных, просто это не было так очевидно. Она вспомнила, как впервые заметила его в Бенделе, до того как познакомилась по Интернету. Это было в косметическом отделе, он, единственный мужчина во всем магазине, выбирал классическую косметичку от Бендель в бело-коричневую полоску. Что он вообще там делал? И как насчет вчерашнего случайного наблюдения о женщине в шубе из искусственной норки? Или его нового шарфика от Бёрберри? Кажется, он знал много о… хороших вещах. И почему он до сих пор не пригласил ее к себе? Его дом, должно быть, шикарен. И он ни разу не упомянул о своих родителях. Таинственность Лео все возрастала.
А девочки ничего не любят больше, чем разгадывать секреты таинственных мальчиков.
КОМУ-ТО КАЖЕТСЯ ЗАБАВНЫМ, КОМУ-ТО КАЖЕТСЯ ТУПЫМ
Во второй вечер своего визита родители Ванессы взяли ее и Руби в галерею, где выставлялись их скульптуры в стиле фаунд-арт.
Галерея была огромной и светлой, с бледным деревянным полом и белыми стенами. В центре самой большой комнаты стояла огромная бело-коричневая лошадь, жадно глотающая огромную порцию салата «цезарь» из огромной деревянной чаши. Рядом с лошадью было голубое пластмассовое ведро с торчащими из него вилами. Стоило лошади покакать, как стильная немецкая девушка, сидящая за столом у двери, вскакивала со своего вертящегося стула и убирала кучу вилами в ведро.
Двадцатидвухлетняя сестра Ванессы, Руби, подошла к лошади и скормила ей мятный «Тик-так». Пурпурные кожаные брюки Руби отражали лампы галереи.
«Это Бастер. Правда, он милашка?» — спросила мать девушек, Габриэла, любуясь лошадью. «Мы обнаружили его, когда он ел салат-ромэн в саду нашей коммуны. Его хозяин — настоящий ангел, одолжил нам его». Она закинула длинную седую косу за плечо. Кричащая африканская накидка, которую она выбрала для этого вечера, свисала с ее плеч и была похожа на фиолетово-желто-зеленую скатерть с отверстием для головы. Избегая моды в принципе, Габриэла предпочитала «племенные костюмы» и любила думать о себе как о «глобальном проводнике моды». На ней даже были мексиканские мокасины из кожи диких свиней.
Бастер был милым, но разве что-то превращало его в искусство, подумала Ванесса. Она подошла к чему-то прибитому к стене и только тогда обнаружила, что это цепь из терок для сыра. В некоторых даже остались застрявшие оранжевые кусочки.
«Ты, должно быть, думаешь: „Я тоже могла такое сделать“», — заметил ее отец, Арло Абрамс.
«Да нет, в общем-то», — ответила Ванесса. С какого перепуга ей бы пришло в голову делать цепь из терок для сыра?
Арло пошаркал к ней в своей пыльной черной шерстяной перуанской накидке, конопляной юбке до колен — да-да, именно так, в юбке — и белых холщовых теннисных туфлях. Габриэла отвечала за его одежду, иначе сам бы он не утрудился одеться вообще. Его длинные седые волосы веером раскинулись на плечах, как всегда, он выглядел заброшенным и взволнованным. Ванесса была уверена, что эта взволнованность вызвана кислотой, которую он принимает в молодости. И кто знает, может, принимал до сих пор.
«Закрой глаза и попробуй это на ощупь», — наставлял Арно, беря Ванессину руку. Его дыхание отдавало поджаренным темпеем из вчерашней лазаньи Руби, или, может, это вонял старый сыр на терках. Ванесса закрыла глаза, размышляя, может, это тот самый момент, когда она поймет гениальность и смысл папиных работ. Она позволила отцу провести ее пальцами по резким, острым зубцам терок. На ощупь напоминало именно сырные терки, ни больше ни меньше. Она открыла глаза.
«Ужасно, правда?» — все, что сказал Арно, его ореховые глаза подергивались.
Именно ужасно.
В другом конце комнаты Руби и Габриэла склонились над горшком с грязью — еще одним шедевром, — хихикая, как десятилетние.
«Над чем смеетесь?» — спросила Ванесса, думая, что они скорее всего обсуждают одного из странных парней-музыкантов Руби или что-то в этом роде. Затем она заметила, что даже заносчивая немецкая блондинка за столом выдавила улыбку. «Что?» — по¬вторила Ванесса.
Арло заликовал и пригладил своими испачканными краской пальцами волосы, выглядя поразительно самодовольным. «Там семена в грязи», — прошептал он, округлив глаза. — «Понимаешь, семена!»
А?
Ванесса всегда была одинока в школе, с ее бритой головой и склонностью носить только черное, но обычно она сама искала одиночества. Сейчас же она хотела понять шутку, действительно хотела. Но не понимала. И если ее родители называли искусством лошадь, жующую салат, или кухонные принадлежности, прибитые к стене, или семена в горшке с грязью, им ни за что не понять темную глубину ее нездоровых хрупких фильмов. И ни за что она не покажет им эти фильмы.
«Готовы сматываться?» — крикнула Габриэла из-за горшка с грязью. Друзья семьи по художественной школе, Розенфельды, пригласили их на какой-то художественный вечер. И они решили взять с собой Ванессу и Руби.
«Куда мы вообще идем?» — скептически спросила Ванесса, пока они стояли возле галереи, ожидая такси. Она представила, как остаток вечера они проведут, танцуя босиком вокруг костра в каком-нибудь скульптурном парке в Куинсе, призывая духов весны или что-нибудь в том же бредовом стиле хиппи.
«Куда-то под названием Фрик. На Пятой улице, кажется». Габриэла начала рыться в своей бесформенной сумке, созданной ее другом из переработанных шин. «Где-то у меня был записан адрес».
«На Пятой авеню», поправила Ванесса. — «Я знаю, где это». А еще она точно знала — там найдется не много мужчин в юбках.
