Филипп Делерм - Пузырь Тьеполо
Антуан обернулся и встретил вопрошающий взгляд Орнеллы.
* * *Холст Россини стоял в комнате Орнеллы, прислоненный к стене у самой двери. В Париже, где она была не дома, это выглядело нормально. Но здесь, на Калле Роверето, подчеркивало нелегальное положение картины. Орнелле не хотелось нарываться на вопросы матери или Франческо. У нее уже выработался рефлекс при каждом звонке в дверь, прежде чем открывать, прятать картину на шкаф. Только и знай, что таись да остерегайся. Но уж очень ей хотелось постоянно иметь картину перед глазами, так чтобы можно было разглядывать ее лежа… Стоящая прямо на полу лампа с матовым бледно-оранжевым плафоном отбрасывала влево круг света, граница которого совпадала с линией плеча обнаженной женщины. Мягкий изгиб в золотистом ореоле. Правая половина тела была освещена ярче, с этой стороны находился загадочный альбом, который листала женщина в черном. Вид у обеих был задумчивый и удовлетворенный. Возможно, они разговаривали между собой, но без всякой натуги: захотят — перебросятся словечком. В непринужденной беседе можно и помолчать.
Устремив взор на картину, Орнелла и Антуан хотели бы влиться в эту тишину. Но в их молчании сквозила тягостная неловкость.
— Знаешь… — проговорила наконец Орнелла хрипловатым голосом. — Знаешь…
Они лежали в постели после не слишком пылкого секса. На обратном пути ни он, ни она не делали никаких попыток прикоснуться друг к другу. Напротив — оба явно чувствовали вновь возникшую дистанцию. После странного открытия на вилле Вальмарана что-то изменилось. Между ними или вокруг каждого из них теперь возник пузырь. Не поймешь, какой величины и насколько плотный. И вот в последний момент они сделали попытку осторожно и, главное, без слов ощупать его границы. Такая серьезность в любви не могла не разбудить призрак Мари. Орнелла почувствовала это еще раньше, чем Антуан. А он угадал причину еле уловимой сдержанности ее ласк. След перелома. И дальше они словно смотрели со стороны на любовную сцену, которую разыгрывали добросовестно, но не очень искусно и как-то по-дружески. Единственная польза от этого эксперимента заключалась в том, что теперь они с полным правом могли называть друг друга на «ты».
— Знаешь… Это странно, но я заранее знаю: все, что у нас с тобой сейчас было, исчезнет у меня из памяти, и так бывает каждый раз.
Антуан промычал что-то неопределенно-утвердительное, и она продолжила:
— Как будто идет борьба. Время уничтожает нас, но и мы уничтожаем его, когда отдаемся друг другу. Можно вспомнить все, только не это… Терпеть не могу романы, где обстоятельно описаны любовные сцены. В каждой книге главный герой — время, а время физической близости перестает существовать.
Антуан был не совсем уверен, что она права. В его душе шевелились какие-то неясные образы. Но он не стал вглядываться в них, а вместо этого сказал:
— В «Кофейном льде» тоже не существует времени.
Помолчав, Орнелла ответила:
— Правда. Я как-то не думала об этом… Впрочем, «Кофейный лед» и есть точно такое же любовное слияние с запахами, красками, воспоминаниями, тоской, ожиданием. Все это и есть сущность любви. А описывать словами, фотографировать или снимать на пленку какие-то позы и жесты — пустая затея.
Они замолчали, глядя на картину Россини и словно отражая ее сюжет. Однако это внешнее, фигуративное сходство скорее заставляло задуматься о том, как велика разница между двумя парами. Разве могли бы Антуан и Орнелла когда-нибудь чувствовать себя друг с другом так легко и свободно? Да и нужно ли им это? Они соприкоснулись, но только потому, что пересеклись их пути, ведущие к разным целям.
— Ты не успел посмотреть, упоминается ли среди знакомых Вюйяра наш Россини?
Антуан ответил с явной неохотой:
— Странно, что ты до сих пор сама не догадалась, почему твоего деда так безжалостно вычеркнули из семейной памяти.
— Ну… Я думаю, тут какая-нибудь скандальная история… Может, он бросил жену, у него была другая женщина… или даже не одна. Видишь ли, у нас в семье очень строгие нравы, — сказала она с улыбкой.
Антуан опять отозвался не сразу:
— Возможно, я не прав. Но, по-моему, тут совсем другое.
* * *Маленькое открытое бистро у входа в парк Джардини. «Джардини», сады — так называется остановка вапоретто номер 1; после множества других, чьи славные названия напоминают о достопримечательных местах, входящих в обязательную программу туристического паломничества: Риальто, Ка’Редзонико, Академия, Сан-Марко, — здесь можно передохнуть, сойти просто так, для удовольствия. Дальше — Лидо, конечная остановка этого маршрута. Антуан сошел на «Джардини». Густая зелень деревьев и кустов, белесая солнечная пыль, старомодная терраса — он словно очутился где-то в захолустье и ждал, пока подойдет допотопный автобус и повезет его куда-то, трясясь по проселочной дороге. Но вместо дороги перед ним простиралась лагуна, и он ничего не ждал. За соседним столиком о чем-то увлеченно беседовали двое молодых людей. Присутствие Антуана ничуть их не смущало, его для них все равно что не было. Он мог забыться, раствориться, стать горечью эспрессо, надписью «Сегафредо» на чашке, пляшущими пятнами света на полу, пылом этого, не касавшегося его, разговора. В нескольких шагах, у фонтана, столпилась, прервав ненадолго игру в футбол, ребятня.
Джардини. Обычное слово стало именем собственным. Означающим, что можно ничего не делать, ничего не говорить, а просто глазеть, как кто-то рядом строит планы и играет в футбол. Вдали виднеются красноватые стены какого-то палаццо, легкий бриз гуляет по водной глади, треплет зеленые кроны. Джардини. Слово, стоящее в сторонке, особняком, вобравшее в себя тень и свежесть. Не нуждающееся ни в каком артикле. В нем можно оставаться, сколько пожелаешь. Вкус эспрессо, фирменная надпись, летний полдень, просеянный сквозь листья свет — все это оно. Сочной зеленью отливала даже липкая от пота кожа людей, в изнеможении сидящих на скамейках, расстегнув и распахнув на себе что только можно. Джардини.
Наконец он заставил себя встать и пойти дальше, к острову Сант-Элена. Квартал, где жила Орнелла, находился в черте Венеции, но тут уже было больше покоя и меньше суеты. Совсем далеко, за аллеями парка Римембранце, виднелись купола Салюте; город как будто оторвался и переместился на неприступный остров. Контуры его вырисовывались под кронами приморских сосен, вытянувшихся в почти идеальную горизонталь. Если пойти от берега вглубь, сосны вскоре сменятся липами, потом будет баскетбольная площадка, такая же унылая, как сами эти, не предназначенные для приятного времяпрепровождения, места: серый асфальт, ветхие щиты. Впрочем, на ней играли в футбол дети — видно, здешние жители все же старались оживить и подчинить своей прихоти унылое окружение. Маленькое кафе. Посетителей немного, и влекут их не достопримечательности, а мирный дух тихой окраины, забытая в наше время неспешность.
