Ребекка Пейсли - Сердечные струны
— Уверяю вас, мистер Монтана, что с приходом ночи я бы поняла свою ошибку, стоило лишь отыскать Северную Звезду. Чтобы найти ее, нужно было только установить местонахождение созвездия Большой Медведицы. Напротив него расположено другое созвездие — Кассиопея, которая состоит из пяти ввезд: Северная находится между средней звездой Кассиопеи и звездой на конце ковша Большой Медведицы. Так что, видите? Я бы даже не приблизилась к территории Оклахомы. — Она добралась до вершины склона и вошла в тенистую рощу.
Следуя за ней, Роман решил, что те трое охотников за золотом не представляли для нее опасности — она прекрасно вооружена, чтобы защитить себя, атакуя их своим интеллектом.
Они бы умерли от чистейшей скуки.
И он не сомневался, что та же судьба ждет и его, прежде чем они доберутся до Темплтона.
ГЛАВА 3
В плотной фланелевой ночной рубашке Теодосия появилась из уединенного местечка в лесу.
Роман отметил, что ее ночное одеяние такое же сексуальное, как рогожевый мешок. Несмотря на все ее занудство, у нее все же имелось несколько хорошеньких изгибов, на которые можно украдкой поглазеть.
— Я никогда раньше не купалась в освещенном луной ручье, мистер Монтана, как и не ела кролика, приготовленного на открытом огне.
«Как это похоже на женщин, — подумал он. — Что бы мужчина ни сделал, никогда не бывают довольны».
— Ближайшие ванны с горячей водой и рестораны находятся в Уайлд Виндз, городке, расположенном в пяти милях к северо-западу от Темплтона. Прохладный ручей и жареный кролик — лучшее, что я могу предложить. Если вам не нравится…
— Мой Бог, мистер Монтана, я не произнесла ни слова жалобы. Какая у вас причина переходить в оборону?
«Причина?» — повторил он про себя: за тридцать лет их столько накопилось, что каждый раз, думая об этом, обзывал себя дураком.
Никогда — до конца жизни — он уже не окажется настолько глупым, чтобы подчиняться требованиям женщины.
— Мистер Монтана?
— Что?
Теодосия отвернулась. Роман подумал: если бы в самом деле у него были клыки, то наверняка укусил бы ее, — похоже, он является самым занимательным объектом для изучения враждебности, с каким ей когда-либо приходилось сталкиваться.
— Вы собираетесь стоять и глазеть на меня всю ночь, мисс Уорт?
Она села на спальный тюфяк, обняла согнутые колени и принялась наблюдать за угасающими язычками бивачного костра: над головой, отзываясь на теплый и нежный ночной ветерок, тихо шелестели ветви дуба и осины — какое наслаждение от первой в жизни ночи под звездами! Наверное, это же повторится и в Бразилии, где, скорее всего, придется спать в джунглях.
— Что повлияло на ваше решение не сопровождать меня до Темплтона, мистер Монтана?
— Деньги, — солгал Роман, сидя по другую сторону костра. Он отбросил в сторону пустую тарелку, сделал большой глоток воды из фляжки, вроде наступило успокоение.
Но каждый мускул его тела оставался напряженным, ни один звук не ускользал от внимания: тщательно осмотрев окрестности и не обнаружив никаких признаков грабителей, подумал, что мог ошибиться, посчитав, что это охотники за золотом Теодосии. Может, отказались от этой затеи? Ха! Чем скорее он доставит ее в Темплтон, тем целее будет она и сверкающая куча золота.
— Завтра предстоит тяжелый день — вам нужно поспать.
Иоанн Креститель заговорил раньше, чем это успела сделать Теодосия.
— Przez caly dzien wczoraj wozil buraki z pola. Теодосия рассмеялась.
У Романа создалось ясное впечатление, что эта женщина и ее птица насмехаются над ним.
— О чем это вы разговариваете?
— Сказано по-польски и означает: «весь вчерашний день он вывозил свеклу с поля».
— Свеклу? Чего ему вздумалось говорить о ней?
— Он не говорит, мистер Монтана, просто повторяет, что слышал: несколько лет назад Аптон принимал у себя одного польского доктора, и предложение о свекле было одним из тех, которые он учил нас произносить, чтобы мы составили лучшее представление о языке. Иоанн Креститель запомнил его.
— Иоанн Креститель, — произнес Роман вслух, покачав головой. — Почему вы дали ему такое имя?
Попугай вытянул шею.
— Любой дурак додумался бы до этого! Теодосия улыбнулась.
— Все это время, которое он живет у меня, ему ужасно нравится плескать воду на людей — отсюда имя. Иоанн Креститель — весьма необычная, выдающаяся птица: подражает не только человеческим голосам, но и звукам животных и другим распространенным шумам, например, грохоту колес экипажа по улице. Не имеет значения, какого рода звук, он может имитировать его. В то же время может заговорить, когда не следует, высказаться в наиболее неподходящие моменты.
Иоанн Креститель покусывал кусочек яблока, которое дала ему Теодосия, затем растопырил крылья и открыл клюв.
Звук выстрела сотряс воздух.
Выхватив оба пистолета, Роман вскочил на ноги, готовый стрелять в первый же движущийся предмет.
Теодосия про себя улыбнулась.
— Мистер Монтана?
— Тише, — прошептал он, пристально вглядываясь в черные тени деревьев.
— Но, мистер Монтана, это же Иоанн Креститель имитировал звук оружейного выстрела. Видите ли, мы с ним были возле салуна сегодня днем, когда кто-то произвел выстрел внутри заведения. Иоанн Креститель просто повторяет его. Мне жаль, что он потревожил вас, — просто не знаю, что с ним делать.
— Свернуть шею!
Иоанн Креститель обратил свои черные глаза на Романа.
— State zitto.
— Итальянский, — спокойно пояснила Теодосия. — State zitto означает «придержать язык», в Техасе переводится как «заткнись»; конечно, как я уже сказала ранее, не понимает, что говорит.
Роман, бросив на птицу свирепый взгляд, сунул кольты обратно в портупею и направился к повозке, где лежало его седло.
Теодосия наблюдала, как он, достав спальный тюфяк, вернулся к костру. Поражала его манера ходить: звука шагов не было слышно — движение грациозной кошки, черной пантеры, решила она; впечатление усиливали длинные черные волосы, струившиеся по широким плечам.
Не в силах оторваться, она рассматривала его пристально: бронзовое от бесконечных дней под солнцем или, возможно, вследствие романского происхождения лицо, казавшееся изваянием, — строгое и суровое, с высокими резкими скулами и глубокими впадинами под ними, сильные челюсти плавно переходили в раздвоенный подбородок. Глаза блестели, но не от огня или от гнева, — выдавая что-то более глубокое, чего ей никогда не приходилось видеть ни в одном из знакомых в Бостоне мужчин. Что-то первобытное, неприрученное.
Весь его облик манил и волновал какую-то неведомую часть ее души.
