Барбара Вуд - Улица Райских Дев
Нефисса увидела с крыши посетительницу, входящую в садовую калитку. Во время сиесты мать Нефиссы часто навещали подруги, а также незнакомые женщины, которые, узнав о ее славе целительницы, приходили за советом, лекарствами или амулетами. Нефисса знала, с чем обычно они приходили к ее матери: с просьбами о средствах, усиливающих половое чувство или предохраняющих от беременности, с жалобами на нарушения менструального цикла или – особенно страшное для мусульманских женщин – на бесплодие.
Нефисса, как и другие женщины и дети дома на улице Райских Дев, нередко участвовала в приемах матери, но сегодня она хотела побыть одной, чтобы встретить его…
Амира и Марьям сидели на терраске, окруженной причудливым металлическим кружевом, с круглым резным куполом, как у мечети Мухаммеда Али, похожей на изящную птичью клетку. Бросался в глаза дефект искуснейшего медного литья: узор его у входа на террасу был асимметричным, но дефект был нарочитым. Мусульманские мастера обязательно допускали какую-то ошибку или недоделку в своем изделии, считая, что только творение Бога может быть совершенным.
Слуга остановился у входа на террасу и произнес:
– Посетительница ожидает вас, госпожа.
Женщина была незнакома Амире. На ней было превосходно сшитое платье, туфли под цвет кожаной сумочки, шляпка с короткой вуалью. Европеизированная египтянка из высшего света.
– Приветствую вас, саида, – сказала женщина по-арабски, обращаясь к Амире, – «саида» было изысканной формой слова «госпожа». – Я – миссис Сафея Рагеб.
Амира сразу поняла, что одна из бед, которые привели к ней эту женщину, – отсутствие сына. Она представилась «миссис» – как замужняя женщина, но не прибавила к своему имени «ум» – приставки «мать». Амира могла назвать себя «ум Ибрахим» – «мать Ибрахима», но не «ум Нефисса»– дочь в мусульманском мире значения не имела.
– Да ниспошлет вам Бог счастье и благополучие, миссис Сафея, – отозвалась Амира, наливая гостье чашечку чаю. Она заговорила о погоде, о богатом урожае апельсинов; Амира предложила миссис Рагеб сигарету. Обе соблюдали ритуал – гостья не должна была сразу излагать свое дело, хозяйка никогда не проявила бы бесцеремонности, спросив ее, зачем та пришла. Но Амира поняла, что у посетительницы серьезные затруднения, – она увидела у нее на шее на золотой цепочке синий камень. Синий цвет, по поверью, предохраняет от дурного глаза. Миссис Рагеб была чем-то сильно напугана.
– Простите меня, саида, – сказала наконец Сафея Рагеб, сжимая на коленях длинные пальцы, которые слегка дрожали, – я пришла в ваш дом за помощью. Я слышала, что вы шейха,[2] славящаяся своими знаниями и мудростью, и можете помочь в любой беде и излечить любого больного.
– Любого, – улыбнулась Амира, – кроме того, кому суждено умереть.
– Да, я слышала о вашей тяжелой утрате…
– Конечно, я готова помочь вам. Расскажите, в чем дело.
Сафея Рагеб бросила взгляд на Марьям. Амира тотчас встала и обратилась к подруге:
– Извини нас, Марьям, мы оставим тебя ненадолго. Пойдемте со мной, миссис Сафея.
Нефисса осторожно спустилась в сад, стараясь, чтобы ее не заметили с террасы. В ограде сада было два входа: большие ворота для выезда автомобилей и калитка для пешеходов. К ней и проскользнула Нефисса, укрываясь в тени кустов вдоль ограды. У нее перехватило дыхание – неужели он не придет?
Но он пришел и стоял, глядя, как всегда, на верхние окна. Нефисса ликовала – никто не видел, как она вышла из дома, и вот она наконец так близко от него. Сначала она хотела бросить ему записку и назвать в ней свое имя. Но он может не увидеть, а если записку подберет кто-нибудь другой… Бросить шарф, перчатку? Но и здесь та же самая опасность – подберет кто-нибудь другой и узнает, что это она, Нефисса, хотела привлечь внимание незнакомца.
Нефисса вздрогнула – голос матери! Все ближе! Она проворно спряталась за кустами. А если он уйдет? О мать, проходи же скорей! Проходи! Амира прошла по каменной дорожке, тихо беседуя с незнакомой женщиной, не заметив дочери. Нефисса снова прильнула к калитке – о счастье, он был еще там. Она сорвала большой алый цветок гибискуса, перебросила его через стену и затаила дыхание. Он не заметил!
По улице проехал большой военный грузовик и колесом вдавил цветок в землю. Но когда машина исчезла, он увидел на земле цветок, подбежал и поднял его. Держа его в руке, он посмотрел сквозь решетчатую ограду и увидел у калитки Нефиссу. Она впервые смотрела ему прямо в лицо, такое светлое, с ямочкой в уголке рта, видела ясные глаза цвета бледно-голубого опала. Он поднял к губам смятый цветок и поцеловал его!
Нефиссе показалось, что она сейчас потеряет сознание… Ей уже хотелось не только глядеть на него – глаза в глаза – через ограду, но почувствовать на своих губах его губы, обнять его, прильнуть к нему. Вдруг ее охватил страх. Ведь он узнает, что она была замужем, что у нее двое детей. Разведенные жены и вдовы считались в Египте подпорченным брачным товаром: женщина, знавшая объятия другого мужчины, будет сравнивать его с новым мужем. Египетским мужчинам это было не по нраву, но, может быть, у англичан отношение иное? Нефисса мало что знала о представлениях светлокожей расы, которые уже сто лет правили в Египте. Они называли себя «протекторами», охранителями, но сейчас египтяне называют их империалистами.
Ценят ли англичане девственность, как ценят ее мужчины Востока? Сочтет ли прекрасный лейтенант Нефиссу менее привлекательной, узнав, что она была замужем? Нет, не может этого быть! Они встретятся и будут счастливы.
Кто-то окликнул ее:
– Нефисса! Она оглянулась:
– Тетя Марьям! Вы испугали меня.
– Ты что-то бросила через стену? – с лукавой улыбкой спросила Марьям. – И кто-то за стеной это поднял, правда?
Нефисса покраснела, и Марьям нежно обвила ее стан рукой:
– Ах, эта молодость!
Нефисса почувствовала стеснение в груди. Зачем ей встретилась Марьям, – если бы она была одна, то, может быть, подошла бы к лейтенанту, поговорила с ним, прильнула к нему. Но она уже слышала за стеной удаляющиеся шаги.
От кожи Марьям исходил слабый запах перца, ее рыжие волосы блестели на солнце словно кожура спелого каштана. Она принимала Нефиссу при родах и относилась к ней всегда по-матерински.
– Кто он? – спросила она. – Я его знаю?
Нефисса ответила не сразу. Она помнила, что Марьям ненавидит британцев – они убили ее отца во время восстания 1919 года. Он был членом группы интеллектуалов, радикальных политических деятелей, обвинявшихся в призывах к расправе с британскими империалистами. Марьям тогда было шестнадцать.
