Луанн Райс - Дотянуться до звезд
Но Джулия постоянно нуждалась в массажах. Иначе ее мышцы сводило судорогами. Ее кишечник сжимался, и это вызывало у нее запор. И только Диана знала, какие растирания ей нравились. С детским маслом на загрубевших ладонях Диана облегчала страдания своей малышки. Джулия любила круговые движения у лопаток. Ей нравилось легкое надавливание рядом с грудной клеткой, в области почек, но она ненавидела прикосновения к своим шрамам.
Ну кто в стационаре мог бы догадаться обо всем этом? Даже если бы одна санитарка изучила все особые предпочтения Джулии, вдруг потом ее перевели бы в другое отделение или больницу? Джулии пришлось бы привыкать к новому человеку. Вдобавок, еще существовала проблема с ее запорами. Большинство врачей-практикантов не понимали, что это было одним из побочных явлений синдрома Ретта. Они всегда быстренько предлагали слабительное, когда Диане всего-то было нужно нежно потереть ее животик — ладонью, не пальцами — чтобы помочь прохождению кала.
Джулия вздыхала. Она урчала, как малое дитя, и Диана говорила ей: «Ну-ну, милая. Давай-ка я расскажу тебе о филине и кошечке… Когда-нибудь ты слышала о том, как данаиды улетают в Белиз?.. О выдрах, которые живут на болотах, и ястребах, охотящихся у берегов…»
Диана отнюдь не была святой. Ее гнев и страдания не знали границ. Она вымещала злобу, яростно забивая гвозди. Распиливая доски, она кричала, проклиная Бога, Вселенную, братьев Макинтош. С деньгами было туго. Она заламывала огромные цены за свои игрушечные домики, позиционируя их как товар для самых богатых. Но производство ее было ограничено; она жила с матерью, не платя за коммунальные услуги, и почти все заработанное тратила на медицинскую страховку. Когда ее подменяли сиделки, она изматывала себя пробежками по берегу и заплывами по болотам на старой маленькой шлюпке отца. Плакать и заниматься спортом можно было бесплатно.
Сейчас ее мастерская располагалась в небольшом коттедже за домом ее матери, куда они с Джулией переехали жить после того, как Тим их бросил. Окна выходили на расширенное воронкообразное устье реки, и в этот вечерний час зеленый тростник окрасился в золотые тона. Опилки были повсюду. Подобно пыльце в весеннем воздухе, они покрывали пол коттеджа, верстаки, стол со станком для резки досок, рубанок и даже оконные стекла с внутренней стороны. Стелла, ее пугливая тигровая кошка, пряталась в корзине на верхней полке. Джулия сидела в своей коляске.
Они слушали музыку. Диана обожала старомодные баллады с их безумной тоской и вечной любовью; частенько за работой она пела их Джулии. «Взгляд любви», «Ярмарка в Скарборо», «Как мне забыть о тебе».
У Дианы не было мужчины с того самого дня, когда родилась Джулия. Порой она смотрела на женщин с их мужьями и гадала, каково это. Была ли у них взаимная любовь и стоила ли семья споров и разногласий? Иногда, в темноте, на Диану накатывало одиночество. Она обхватывала руками подушку и воображала, что кто-то шептал ей, что все наладится. Она старалась не представлять лицо или конкретный голос, но прошлой ночью она мечтала о том, как спина Алана могла бы выглядеть под его рубашкой и как напряглись бы его мускулы, обними он ее крепко-крепко.
Аккуратно отмеряя, она помечала карандашом места для распиловки. Станок взвизгнул, когда она пропустила через него кусок древесины. Ее отец был плотником. Он обучил ее столярному ремеслу, и когда Диана что-нибудь пилила, она мысленно слышала его добрый голос, просивший ее поберечь свои бесценные руки.
— Окончен бой, пришла домой, — входя в дом, сказала Люсинда Роббинс.
— Привет, мам, — ответила Диана. — Тяжелый день?
— Нет, дорогая, — сказала ее мать. — Просто я ощущаю приближение своего выхода на пенсию в июле, и мое тело начало обратный отсчет.
— И сколько осталось? — с улыбкой спросила Диана.
— Восемьдесят семь, — ответила Люсинда, направляясь к Джулии, чтобы поцеловать ее. — Здравствуй, любимая. Бабуля дома.
Люсинда присела рядом с Джулией. Большие ясные глаза Джулии осмотрели все — пройдясь по необработанным доскам, готовым игрушечным домикам и открытому окну, прежде чем остановиться на лице бабушки.
Диана стояла чуть поодаль и наблюдала. Люсинда была невысокой и худощавой, ее коротко подстриженные волосы — седыми, а одежда яркой: синяя блузка поверх красно-коричневых брюк. Ее длинное ожерелье из полированных агатов было куплено на уличном рынке в Мехико, в ее единственном совместном круизе с отцом Дианы одиннадцать лет назад — в год рождения Джулии и его смерти.
— Мааа, — сказала Джулия. — Бааа.
— Она называет нас, — улыбнулась Люсинда. — Мама и Бабуля.
— Правда? — спросила Диана, поразившись своему неверию.
— Да, — убежденно сказала Люсинда. — Конечно.
У Джулии была гиперчувствительная кожа, и Диана погладила ее белесые волосы так нежно, как только могла. На ощупь они были шелковистыми и тонкими. Они волнами спускались за уши девочки — подобно мягким светло-золотистым ручейкам.
— В возрасте Джулии у тебя были такие же кукурузного цвета волосы, — сказала Люсинда. — Шелковые и красивые. Теперь, скажи мне, что говорит Алан?
— Ох, мам. — Диана нервно сглотнула.
Люсинда схватилась за сердце.
— Дорогая?
Диана покачала головой:
— Нет, никаких плохих новостей, — сказала она. — То есть вообще без новостей. Ничего определенного, все по-старому.
— Она подросла?
— На одну восьмую дюйм[4].
— А это не много? — хмурясь, спросила Люсинда. — За такой короткий срок?
— Нет! — резко ответила Диана, хотя и не собиралась кричать. — Это не много. Это абсолютно нормально, мам.
— Хорошо, дорогая, — сказала Люсинда, приняв позу Будды, как это про себя называла Диана: прямая спина, безмятежный взгляд, руки сложены у подбородка, словно в молитве. Возможно, внутри у нее было то же смятение, что и у Дианы, только она его лучше скрывала. — Ты с ним не ссорилась? — спросила она.
— Ссорилась?
— С Аланом, — сказала ее мать. — На сегодняшнем приеме…
— Ну… — нерешительно ответила Диана, вспомнив выражение лица Алана в тот момент, когда они покидали его офис.
— Диана?
— Почему он мне так сильно напоминает Тима? — проговорила она.
— Ох, дорогая.
— Походки у них похожи, — сказала Диана. — Их голоса звучат одинаково. У Алана волосы темнее, но летом они светлеют. Он носит очки, но когда снимает…
— Внешнее сходство, — сказала Люсинда.
— Я и сама себе это говорю, — ответила Диана. — Я чувствую себя так плохо, постоянно злясь на него. Каждый раз, когда я думаю о Тиме, у меня ноет живот. Я лежу, не сомкнув глаз, ненавидя его за боль, которую он причинил Джулии, но главное — я ненавижу его за то, что он бросил меня. Это так ужасно, будто я проглотила камень.
