Заряна - 217-я жизнь. Блог бывшего экстрасенса

Голые танцовщицы – их эти глупые микенцы таскают всюду за собой. У нас говорят, что без шлюх греки отказываются воевать, и место на кораблях приходится отдавать девке, а не гребцу. Поэтому корабли их малы и тихоходны. Они только вчера бросили есть сырое мясо, а уже мнят себя мореплавателями!

Так вот сейчас эти потаскухи стараются соблазнить своего полуобнаженного военачальника, умело изображая похоть, а он смотри на меня. Что ему от меня надо, почему его взгляд полон вожделения, хотя он не видит моего лица? Или мы встречались? Стоп! Вообще, куда я попала? Я могу понять только по плотности времени, что это где-то между 1500–1000 лет до нашей эры, я на корабле, меня как ценный военный трофей уводят эти плебеи, микенцы. Почему я в маске? Меня украли? Прячут?

Я могу отдавать приказания на этом корабле, меня почитают, оберегают – и не спускают глаз. Я здесь самый ценный груз, и они сделают все, чтобы доставить меня на материк – даже если мертвой. Они уперты, это мужичье. А их главный – самый упертый.

Когда в первую ночь кто-то из этих недомерков попытался зайти в мой закуток, слоями грубой серой ткани занавешенный от чужих взглядов, я метнула нож. Грязное кровяное пятно от его руки так и осталось на ткани. Меня больше не беспокоили, а над недоумком долго потешались.

Сегодня ночью военачальник пришел ко мне просителем. Хотел завоевать или соблазнить. Уговорил снять маску – и не увидел под ней ни слез, ни страдания. Любил меня всю ночь и весь день, надеялся добиться покорности. Плебеи! Это женщина все решает. Землепашец ублажает землю, чтобы она родила урожай. Мужчина ублажает женщину, но ни покорить, ни сделать своей он не может. Так устроено природой, так велит сама Аштур ( греки знали ее как богиню Астарту) . Военачальник пришел покорять, а ушел побежденный. Где им, боящимся остаться без корабельных шлюх, понять священный смысл соития! Их женщины готовы отдаться любому матросу, они даже мне готовы отдаться за любое из моих стеклянных колец. Украшений, сквозь которое проходит солнце, через которое видно их тело – предел их мечтаний.

Когда приходит беда, наши боги требуют в жертву самое дорогое. Дороже детей у нас ничего нет. И мой венценосный брат готов был отдать огненному молоху двух своих сыновей. Но вмешалась Великая Аштур, выбор ее пал на меня. Я стала данью для скрепления союза с микенскими дикарями, которые измором взяли город.

О, Ханаан, великая страна бесценного ливанского кедра, родина пурпурной ткани, которую хотят получить правители всех стран! Финикия, которая многие века платит дань не вещами, а мастерами, равных которым в мире нет. На этот раз ты отдала меня!

Мой венценосный брат велел всему городу надеть медные маски и проводить меня, как провожают жертву богам. Издревле их одевали те, чьих детей отдавали в огненную жертву. Маска всегда улыбалась и закрывала наши страдания, чтобы боги видели, что мы с радостью дарим им все. И когда меня с последними почестями провожали на корабль врагов, вся гавань смотрела на меня улыбающимися медными лицами. Дети и взрослые, нищие и мои кровники – царская семья. Вся гавань была повернута лицами ко мне – и глаза богов (солнечные зайчики, как я поняла) шарили по маскам. Проверяли, все ли радуются.

О, Сидон, город медных масок! Я вижу тебя каждую ночь!

Жизнь пленного ужасна, жизнь политического заложника немногим лучше. Все здешние традиции и правила кажутся ей кощунством. Почетный гость на всех пирах – но попробуй, пропусти! На столах все корявое, тяжелое, грубое – и слова, и еда, и утварь. Держать грубо выкованную чашу можно с трудом и только двумя руками. Выдержать взгляды этого мужичья тоже тяжело. Пить с ними – тяжело для желудка и опасно для жизни. Пропустить, спрятаться хотя бы на день – невозможно, а потому я часто просто опускала на лицо смеющуюся медную маску. Очень скоро меня стали звать медной статуей – тощая, на две головы выше любого из них, кряжистых и грубых, она неподвижно возвышалась над столом в своей пурпурной одежде, которую делать умели только в Ханаане.

Постепенно ко мне привыкли и стали воспринимать действительно как статую – я почти не говорила, не пила и не ела (после нескольких попыток отравления). На меня косились с подозрением, презрением, пренебрежением и восхищением. У меня постоянно что-то пытались выторговать, выпросить или просто украсть – золотые украшения тончайшей работы, стеклянные бусы ( толстое, для нас просто бутылочное, и при этом довольно мутное стекло с нанесенным, как бы налепленным сверху цветным рисунком, но такое было только у финикийцев, и свой секрет они хранили даже ценой жизни ). Таких ценностей у нее была масса, но единственное, чем она дорожила и звала своим утешением – это несколько зеркал, с величайшей осторожностью привезенных сюда. Эти хрупкие предметы несколько раз спасали ей жизнь. В одинокой башне, где жила, она устроила систему слежения с помощью отражений зеркало в зеркало. Это давало возможность увидеть любого, кто приближался к башне на расстояние полета стрелы.

Фактически она – очень ценная невольница. При этом относительная свобода и почти рабское почитание. Все копируют ее наряды и манеры, еще бы, Финикия – центр мировой культуры. И в то же время ее ненавидят и потешаются. Она это прекрасно видит, и, может быть, потому у нее нет ни одного друга. Взгляд у нее стал невнимательным, как бы расфокусированным, и при этом пронзительным ( мы сейчас говорим «рентгеновским») – он мимолетно «просвечивал» человека насквозь, до костей, до самых тайных слабостей и страхов. Все, кто ко мне пытались подольститься или подружиться, просто что-то хотели. Либо письмо для моего царственного брата, чтобы помог с торговлей (почти никто из них читать не умел, поэтому некоторым я давала библос (папирус, видимо) с приказом убить, либо просто передавала приветы, которые они сами, за свои деньги везли через огромное море). Кто-то хотел купить или украсть ее украшения. Кто-то предлагал ей своих слуг, чтобы те выучились ее секретам. Кто-то искал способы ее убить. В любой момент власть здесь может перемениться, победить династия, ратующая за войну с Финикией – а для этого всего и надо, что убить меня. В моей стране может победить «партия» агрессивно настроенной знати и торговцев – и требовать войны с греками. Им даже побеждать не надо, для начала войны достаточно прислать ко мне убийц и принести доказательства смерти моему царственному брату.