Линда Дэвис - В погоне за миражом
Спустившись в подземку, она через двадцать минут оказалась на Куинсуэй и с улыбкой переступила порог «Маркса и Спенсера». В голове созрело решение: а почему бы не сблефовать? Кто от повара высшей квалификации будет ожидать ужина, приготовленного из полуфабрикатов? Хелен ходила по рядам, с удовлетворением опуская в металлическую корзину коробку с «пастушьей запеканкой», свежевымытые листья салата, слоеный рулет из яблок, заварной крем из настоящих сливок. Дай подарил ей неплохую коллекцию вин, она выберет лучшее. Стол будет сервирован веджвудским[9] фарфором, и мальчики почувствуют себя просто в раю, полагая, что ради них хозяйка часами металась по кухне. Купив для очистки совести фунт хорошей говядины, Хелен направилась домой.
Она открыла дверь, прошла в комнату, поставила на лазерный проигрыватель диск Билли Холлидэя и открыла банку «Китикэт», чтобы накормить Манци. Затем выложила купленное на стол, спрятала выдававшие ее фирменные пакеты, опустила мясо в глубокую сковородку и поставила ее на слабый огонь — пусть тушится.
В спальне Хелен переоделась в спортивный костюм и кроссовки. Потратив минут десять на заклейку шины, она проделала коротенький комплекс упражнений — чтобы разогреть мышцы — и с наслаждением вышла на улицу.
Вечерние пробежки по Кенсингтон-Гарденс[10] доставляли ей наслаждение. Одинокая женщина на улице веками представлялась желанной добычей, но Хелен ощущала себя охотником. Видимо, сказывались какие-то древние гены. Понимая, что темнота должна будить в ней хотя бы смутные опасения, Хелен никогда не испытывала страха, не старалась держаться ближе к фонарям. Айкидо, безусловно, являлось надежным оружием, однако имелось и нечто другое. Годы назад она научилась любить ночь, с удовольствием вызываясь постоять на вахте, побыть наедине с бескрайним водным простором и яркими звездами. Ночь стала ее другом, стала царством, где можно спастись от чужих глаз, быть свободной.
Хелен бежала по направлению к пруду. На тихой глади не было видно птиц, они куда-то улетели. Обогнув небольшой водоем, она поднялась по травянистому склону к крытой медными листами ракушке, где любили летом играть музыканты. С дорожки Хелен вновь свернула к деревьям. Ей казалось, что вокруг не огромный город, а уютное поместье Дая где-то в Уилтшире. Даже отдаленный шум машин можно было при желании представить себе приглушенным ревом реки.
Она приближалась к своему любимому уголку, где возвышалась бронзовая скульптура всадника. Конь приподнялся на задних ногах, мускулы шеи напряжены, передние ноги воинственно замерли в воздухе.
Всадник в классической боевой тунике поднес правую руку к глазам, высматривая на горизонте врага. Называлась скульптура «Сила». Она и в самом деле мастерски воплощала неудержимую мощь коня и слившегося с ним наездника.
На мгновение Хелен остановилась, а затем продолжила бег, теперь к Серпентайну[11]. Фигурка Питера Пэна[12] заставила ее подумать о том, каково это — быть навсегда застигнутым временем, остаться молодым навечно. Пора было поворачивать назад. Где-то сбоку осталась розовая игла обелиска в честь нильской экспедиции 1864 года, no-восточному грациозная и изящная. На какую-то долю секунды Хелен ощутила раскаленный ветер лежащих под знойным солнцем песков.
На Бэйсуотер-роуд Хелен вновь окунулась в бурлящий вечерней жизнью город. Она свернула в узкие улочки Сент-Питерсберг-плейс. Ей нечасто приходилось бывать в этом районе Лондона, где на тротуарах слышался разноязыкий говор, а из открытых окон неслись запахи заморских блюд. Захотелось стать невидимкой, поменять кожу, скользнуть в ресторанчик, где не встретишь знакомого лица.
У Пембридж-сквер она перешла на шаг и последнюю сотню метров до дома шла размеренной походкой, глубоко вдыхая влажный воздух.
Приняв горячий душ, Хелен подсушила волосы феном и даже не прикоснулась к расческе. Она вообще редко уделяла внимание своей внешности, не пользовалась косметикой — за исключением спокойных, неброских тонов губной помады и безумно дорогих волшебных кремов, которые, если верить рекламе, помогали избавиться от морщинок, начавших появляться вокруг глаз после прихода в Сити. Среди флакончиков туалетной воды выбрала «Наиму» и с наслаждением нажала на распылитель.
В джинсах и белоснежной хлопковой блузке, Хелен прошла на кухню, где минут пять ушло на то, чтобы разложить ужин на блюда. После этого вернулась в спальню и достала из шкафа длинный кожаный футляр. Благоговейно положив его на постель, осторожно раскрыла: на черном бархате лежал золотисто поблескивавший саксофон — подарок, который сделал ей Кац. Они встречались три года, тогда ей не было и двадцати. «Интересно, — подумала Хелен, — чем занят он сейчас? Продолжает убаюкивать девчонок джазом, водит их по ночным клубам, пользуясь притягательной силой живого исполнителя? Пускает в ход кулаки, когда они начинают испытывать разочарование от скучных, пропахших табачным дымом будней, холодного кофе по утрам и равнодушия, которое охватывало Каца после выступлений? Ну, со мной-то он явно ошибся», — пронеслось у Хелен в голове при воспоминании о том, как во время последней встречи приятель попытался ударить ее.
В самом начале знакомства Кац учил Хелен играть на саксофоне, а когда убедился, что не тратит силы впустую, подарил ей инструмент. Плакать в те годы она не умела, говорить о своих чувствах не могла, даже слов не старалась для этого подобрать. Все ее одиночество, боль и случайные мгновения радости вырывались наружу волшебными звуками саксофона. Хелен хорошо помнила квартирку на десятом этаже дома в Белсайз-парке, где, стоя у распахнутого окна, она открывала спящему в оранжевом свете уличных фонарей Лондону свою душу.
Выключив стоявшую на ночном столике лампу, Хелен подошла к окну и пару минут простояла неподвижно. Медленно, как руку любимого, поднесла ко рту инструмент. В воздухе поплыл негромкий, жалобный стон.
Глава 8
Погруженную в мягкий полумрак гостиную слабо озаряли стоявшие на столе свечи. Отпивая из чашек горячий пунш, Уоллес и Родди перебирали имена старых знакомых. Оба оканчивали одну школу, семьи их имели много общего. Жизненный путь обоих мог бы оказаться почти одинаковым, но один был без ума от цифр, другой же предпочитал слова. Уоллесу явно недоставало блеска самоуверенности, зато у него имелись деньги, о которых так мечтал Родди. Хью перенял у приятеля интерес к скульптуре, приобретая изваяния не только из-за их очевидных достоинств, но и помня о том, что таких расходов Родди никогда себе не позволит. Бесспорное превосходство Уоллеса в вопросе денег помогало поддерживать зыбкое равновесие двух характеров. Особой привязанности между ними никогда не было. Хью не доверял никому. Упаси Господи пустить в свою душу чужого! Будь готов к тому, что тебя оттолкнут, рано или поздно. Еще в детстве, прошедшем среди зеленых холмов Шотландии, после того как родители постарались побыстрее сплавить единственного отпрыска в школу, он понял: по жизни надежнее идти одному.
