Маргарет Пембертон - Лондонцы
Кейт долго не могла уснуть в ту ночь. Она сидела на кровати в обнимку с плюшевым мишкой — последним подарком Джерри. Они провели с ним всего один день, в компании с его братом, Дэнни, Керри и Кристиной, не целовались и даже не держались за руки. Но Кейт была уверена, что именно в эти несколько часов на благотворительной ярмарке они стали дороги друг другу.
Когда она наконец встала и посадила мишку на трюмо, его золотистый мех был мокрым от ее слез. Она знала, что никогда не забудет Джерри. Может быть, именно его смерть разглядела на ее ладони мисс Хеллиуэлл и поэтому скомкала сеанс гадания, ограничившись общими предсказаниями трудного счастья?
Вскоре пришло еще более мрачное известие, сулящее горе не только Испании, но и всему миру. В ноябре Гитлер и Муссолини подписали пакт о сотрудничестве. Это означало, что отныне двое головорезов будут охотиться вместе.
А к Новому году обстановка в мире осложнилась настолько, что британское правительство объявило о массовом призыве в военно-воздушные силы. К концу года всем школьникам раздали противогазы, а занятия по гражданской обороне стали обязательными.
— Как ты считаешь, нам все-таки придется сцепиться с Гитлером? — однажды встретив Кейт на улице, спросила у нее Хетти Коллинз. — Мистер Ниббс утверждает, что нам этого не избежать. Он уже роет в саду укрытие. Мне лично совершенно не хочется в него прятаться: там страшно, как в могиле, и кажется, что тебя похоронили заживо.
Кейт тоже не нравилась такая перспектива, но отец сказал, что вырыть траншею необходимо. И весной они соорудили на заднем дворе семейное бомбоубежище, одно из таких, которые позже назвали именем тогдашнего министра внутренних дел Джона Андерсона. Драгоценного папиного огорода не стало.
Работа оказалась тяжелой, отец очень устал.
Его измученный вид очень обеспокоил дочь, и она заподозрила, что дело тут не только в физическом перенапряжении.
— Я приготовлю чай, папа! — сказала она.
Отец сильно изменился с тех пор, как Кристина плюнула ему в лицо. Тихий по натуре, он словно бы сжался и замкнулся в себе. Все знакомые, разумеется, убеждали его, что ему не следует принимать случившееся близко к сердцу и что Кристину нужно понять: она столько перенесла от немцев.
— Она ведь не знала, что вы не из тех немцев, которые швырнули ее маму и бабушку в концентрационный лагерь, — урезонивал его Ниббс. — Мы-то это знаем, а она — нет.
Отец отвечал на это, что понимает ее и не держит обиду. Кейт не сомневалась, что он говорит искренне, хотя знала, как сильно потрясла его выходка беженки.
— Когда начнется война с Гитлером, люди вспомнят этот случай, — сказал он однажды. — И если раньше все соседи не думали о том, что я немец, то теперь их отношение изменится.
Министерство иностранных дел отказало ему в просьбе принять у себя семью евреев-беженцев лишь на том основании, что он немец. А три месяца спустя, когда Гитлер вторгся в Австрию, на Карла свалилась новая беда.
— Меня попросили уволиться из школы, — подавленно сообщил он Кейт, вернувшись с работы. — Немецкий язык исключен из школьной программы. — Он сел за стол, накрытый дочерью для ужина, и с дрожью в голосе произнес: — Директор старался не смотреть мне в глаза, сообщая мне это известие. Он сказал, что руководство намекнуло ему: лучше было бы, если бы немцы не работали в школе. И ему пришлось скрепя сердце с этим согласиться.
Он прикрыл глаза ладонью, и Кейт, к своему ужасу, увидела, что у него дрожат пальцы. У нее закружилась голова, она подсела поближе и сжала отцовскую руку.
— Не принимай это близко к сердцу, папа! — с трудом сказала она, чувствуя неимоверную тяжесть в сердце. — Найдется какая-нибудь другая работа. Возможно, даже интереснее, чем преподавание немецкого языка.
Поворачивая на Магнолия-Террас, она мельком отметила, что в тот раз ее надежды оправдались. Не прошло и недели после увольнения отца из школы, как Ниббс сообщил ему, что престарелому владельцу книжного магазина, рядом с овощной лавкой Ниббса, требуется управляющий. И вскоре Карл стал заправским книготорговцем и, к их общему огромному облегчению, получал от нового занятия огромное удовольствие.
На другом конце улицы она заметила Чарли Робсона, выгуливающего собаку, и помахала ему рукой. Он приветливо помахал ей в ответ, и Кейт мысленно отметила, что Чарли давно уже никуда не исчезает из квартала, как это случалось с ним раньше. Все тогда, разумеется, понимали, что он не в отпуске и не уехал к друзьям, а отбывает очередное наказание за мелкое воровство в одной из тюрем.
Кейт стала переходить площадь, размышляя о том, не связаны ли перемены в жизни Чарли с мисс Годфри и уроками грамоты. Так или иначе мисс Годфри и Чарли продолжали общаться.
Она улыбнулась, подумав, как странно порой завязывается между людьми дружба, и не заметила, что дошла до дома Дженнингсов. После случая с отцом и Кристиной она уже не захаживала туда столь часто, как раньше. И не потому, что родственники Керри стали хуже относиться к ней, — просто вместе с ними жила Кристина, а с ней у Кейт были весьма натянутые отношения.
Сразу же после того жуткого происшествия Альберт Дженнингс поспешил объяснить гостье, что человек, которому она плюнула в лицо, вот уже двадцать лет как проживает здесь и что мать Кейт — англичанка, а сама девушка родилась в Англии и никогда не выезжала за ее пределы. На Кристину это не произвело никакого впечатления.
— Она говорит, что в твоих жилах течет арийская кровь, а все немецкие арийцы одинаковы, — с сожалением поведала Керри. — Представь, каково ей пришлось, когда нацисты отправляли ее родных в концентрационный лагерь, и прости ее. Отец сказал, что ее мать и бабушка скорее всего уже погибли. А ее отца и брата нацисты застрелили прямо на улице, когда они пытались помешать толпе разграбить и сжечь магазин.
Как и другие жители площади Магнолий, Кейт сочувствовала Кристине, но одновременно испытывала к ней неприязнь. Какие бы ужасы ей ни пришлось пережить в Германии из-за нацистов, с ее стороны было непорядочно так поступить при всех с одним из своих новых соседей. Выходка эмигрантки повергла отца в депрессию, и этого Кейт не могла ей простить.
— Рада тебя видеть, малышка! — крикнула из коридора Лия, как только Кейт вошла в незапертую дверь. — Керри наверху, примеряет платье.
Лицо Лии, однако, оставалось озабоченным, и Кейт вспомнила, что она была единственной из обитателей площади Магнолий, не особо радующейся свадьбе внучки. Лия не пожелала пойти в церковь на церемонию бракосочетания Керри и Дэнни, хотя и обещала напечь для угощения пирожков, бубликов и блинов.
