Елена Гайворонская - Давай попробуем вместе
– А тебя дома кто-нибудь ждет? – зачем-то спросил я у Кирилла. Возможно, потому, что он один лежал молча, но с открытыми глазами.
– Ага. Все шлюхи Тверской.
– А родители?
Он стрельнул по мне недобрым взглядом:
– Я что, похож на тех, кого находят в капусте?
И это был еще один вполне понятный сигнал – не задавай лишних вопросов.
– Ладно, мужики, давайте спать. Завтра подъем ранний…
Я послушно закрыл глаза, но знал, что вряд ли засну.
– Кирилл… – услыхал я прерывистый шепот и невольно повернул голову в сторону говорящего. Костик, приподнявшись на локте, напряженно вглядывался в палаточный сумрак. – Кирилл…
– Ну? – нехотя отозвался тот.
– Какая она, смерть?
Я почувствовал, как по груди пронесся легкий холодок, будто чье-то дыхание. Я притаился, замер, точно и мне должно было открыться нечто, какое-то высшее знание, ради коего, быть может, я угодил сюда…
«Какая она, смерть?»
– Скоро увидишь, – отрезал Кирилл. – Спи давай. – И, с головой накрывшись одеялом, отвернулся.
– Но ведь так нельзя… – Костик прошептал так тихо, словно разговаривал сам с собой и боялся, что его подслушают. – Нельзя же так…
– Что? – спросил я так же еле слышно.
– Вот так просто взять и превратить всех нас в убийц… Я не хочу никого убивать. Даже бандитов. Этим должны заниматься милиция, спецслужбы… Я вообще не хочу никого убивать, понимаешь? – Тихий шепот оборвался на всхлипе.
– Может, обойдется… – сказал я, не думая о том, какую глупость сморозил.
Наверное, так успокаивают себя забеременевшие школьницы.
Нас привезли воевать, а значит, убивать. Именно для этого, и ни для чего больше. Костик осознал это скорее, чем я.
Ночью пошел дождь. Над лежбищем Гарика в брезенте оказалась дырка, и его слегка окатило прохладным южным душем. Выматерившись, он подлез к Костику, приказал подвинуться, и тот с обычной безропотностью подчинился. Прошла пара минут, и раздалось сдержанное хихиканье.
– Ты чего? – спросил Костик.
– Мы похожи на педиков, – прогоготал Гарик. «Полета» неразбавленной спиртяги, похоже, еще бродили в его организме.
– Говори за себя, – возмутился Костик.
Но тут неожиданно фыркнул неудавшийся журналист Огурец. А вскоре гоготала вся палатка. Стоило смеху поутихнуть, как кто-то рассказал скабрезный анекдот. Новый взрыв дружного ржания. Даже Костик развеселился. Мне стал понятен истинный смысл «черного» юмора. Кощунствуя, издеваясь над жизнью, смертью и самим Творцом, ту перепрограммируешь свой рассудок на относительно спокойное восприятие того, что до сих пор с ужасом отрицалось как неправдоподобно чудовищное. Смех – единственное, что мы могли противопоставить противоестественной реальности, навязанной нам кем-то по всем правилам циничной взрослой игры, кровавой и потому, вероятно, еще более интересной тем, кто двигает живых оловянных солдатиков…
– А вот еще анекдот. Приходит мужик к врачу, говорит: «Доктор, что-то у меня х… чешется…»
Привлеченные нездоровым весельем, в нашу палатку заглядывали ребята из соседних и, зацепившись, оставались. Пришел и Василий. Посидел, послушал, подымил цигаркой, поскреб давно не мытый затылок и встрял в разговор:
– Помню, у нас был случай. В мае девяносто шестого. Вот так же стояли. Один из новобранцев поссать вышел. На всякий случай с автоматом. Салага был, всего боялся. Вот другой дурак и решил его попугать. Подкрался сзади да как гаркнет: «Иван, сдавайся!» Ну или что-то в этом роде. А тот, не застегивая порток, развернулся да как даст очередь…
В палатке моментально установилась тишина, разрезаемая лишь мерзким, точно пилой по железу, скрипом неизвестной птицы.
– Насмерть? – робко подал голос Костик.
– Естественно, – пожал плечами Василий. – Пол-обоймы… Так что, мужики, давайте без глупостей… Ладно, пойду часок вздремну, а то уж скоро подъем.
Он сладко зевнул и растворился в сыром душном сумраке. А в палатку ленивым студенистым облаком вполз туман, постепенно ширясь, заполняя все пространство своим склизким ме-дузьим телом…
9
День близится к концу. Поболтав с Курсом-Андреичем, кашляющим все сильнее и надсаднее, мы разбрелись в разные стороны.
Но тут вылез наш менеджер, как всегда с прокисшей, недовольной физиомордией, и заявил, что я плохо зазываю клиентов. Мне надлежит гоняться за каждым встречным-поперечным и приглашать посетить сей чудесный ресторан.
– Может, – говорю, – мне еще и покричать погромче?
– Не помешает, – абсолютно серьезно заявляет он. Наверное, я разучился острить. – Если, конечно, – он пытается сверлить меня глазами, хотя это у него получается откровенно плохо, – тебе еще не надоело работать.
– Если честно… – Я смотрю на него в упор, прямо в черные червоточины зрачков так, что он начинает быстро моргать и некрасиво подергивать кончиком носа. – Если честно… – Мой язык трусливо запинается за зубы. Мне было нелегко найти даже эту гребаную работу… – Я буду стараться.
– Вот и славно, – чеканит он.
Я демонстрирую его тощей спине известную комбинацию с оттопыренным средним пальцем.
Мимо ленивой прогулочной походкой топают трое из тех, кого называют золотой молодежью: щегольские кашемировые полупальто, мягкие штиблеты с вычурными мысками, руки затянуты в тонкие перчатки. Один, неторопливо жующий банан, кивает в мою сторону и нарочно громко произносит:
– Гляньте на этого хот-дога. Работенка что надо – высший сорт. Интересно, где на таких учат?
– В МГУ, не иначе, – радостно подхватывает второй.
Остальные замедляют ход и так же громко, с удовольствием начинают испражняться в остроумии в мой адрес. Наверное, им очень скучно в этот незадавшийся вечер. Я чувствую, как кровь нагревается до невообразимо высоких температур, пульсируя в висках.
Слушайте, ребята, – я стараюсь говорить как можно спокойнее, – у вас что, бабок на более интересные развлечения не хватает?
– Гляньте, – цедит сквозь ровные, белые, как с рекламного ролика, зубы другой, – этот дешевый педрила будет учить нас жизни.
Холодная, мерзкая, как медуза, банановая кожура, мотнув в воздухе щупальцами, ударяется о мою щеку. Троица хохочет. Их настроение явно улучшилось. Они шагают дальше, забыв о моем существовании, навстречу ослепляющим огням дорогих витрин, вкусно пахнущих экзотической снедью ресторанам. Настоящим, куда заказан вход таким, как я, Денис или Гарик, призванным быть лишь оловянными солдатиками для сильных мира, их детей и внуков… И покуда ярость закипает во мне, пижон приподнимает руку. Как по мановению волшебной палочки, останавливается такси, увозя моих противников в неизвестном направлении.