Наталья Сафронова - Испанский вояж
Марина резко затормозила и остановилась прямо под знаком «парковка запрещена», где уже стояла пара автомобилей с включенными аварийными огнями. Этот маневр не позволил ей сбить с меня полемический задор.
— Ну и ничего страшного в том, что я говорю «солт», нет, меня всегда понимают и никогда не приносят сахар. А тебе, несмотря на твое владение языками, подают вместо модного «Сеата» старый «Опель».
— А знаешь почему?.. — начала Марина, но замолчала, увидев на моем лице изумление.
Задрав голову и открыв рот, я смотрела вверх. Над дорогой, над уже почерневшим морем вздымалась каменная колонна, увенчанная фигурой безногого Икара с подрезанными крыльями. Описать иначе то, что виднелось в сумраке высоко над нами, я не могу. Зрелище было столь неожиданным и комичным, что мы хором выдохнули:
— Япона-мать, это что же такое?
Компания, вылезшая из припаркованных рядом автомобилей, также стояла рядом, задрав головы и часто произнося слово «Колумб». То, что мы видели, настолько не соответствовало нашему представлению о знаменитом памятнике, подаренном московским грузином ни в чем не виноватым жителям Марбейи, что приступ хохота был неизбежен.
— Так это и есть тот подарок, от которого американцам удалось отказаться, а испанцам — нет? — спросила я, полностью забыв наши мелкие дрязги рядом с таким великолепием.
— Все не так просто, — досмеиваясь, сказала Марина. — Американцы сами виноваты. Носились со своим трехсотлетием, как курица с яйцом, объявили международный конкурс на лучший памятник Колумбу. Они-то уверены, что весь остальной мир, кроме Колумбии и Мексики, никогда это имя не слышал.
— По себе о людях судят, — согласно хохотнула я.
— А тут оказалось, что в далекой холодной вражеской Москве живет маленький, но великий грузинский скульптор с горячим сердцем и кипучей энергией, который знает не только русскую историю аж до Петра I, но и всемирную, до Колумба. И вот он, то ли на свои деньги, то ли на деньги московской казны, тут мнения расходятся, решил отразить в бронзе свое видение образа первооткрывателя. А так как ему была важна в конкурсе не победа, а возможность украсить своими творениями еще девственно-пустынные берега Нового Света…
— Конечно, в Москве уже места почти не осталось. Для него даже речку из-под земли обратно достали, чтобы он мог для нее набережную сделать, — не смогла я удержаться от едкого замечания.
— Да, а обе Америки — Северная и Южная — вполне соответствуют его масштабам. Он решил действовать, как его герой, не ждать никаких приглашений, а пожаловать самому. Говорят, решил сделать из памятника Колумбу этакого троянского коня и с его помощью проникнуть на желанные просторы американских городов. Но местные жители, помня, что стало с доверчивыми аборигенами, не попались на эту удочку и твердо отклонили все предложения совершенно бесплатно водрузить это творение, — и Марина ткнула пальцем вверх, где фигура человека с задумчивым лицом была укрыта то ли крыльями, как показалось сразу, то ли коконом.
— А испанцы, что ли, пожадничали? — поинтересовалась я.
— Думаю, дело не в этом. Марбейю ведь недаром считают самым дорогим курортом на побережье. Сюда не только их миллионеры приезжают, но и наши. Особняки понастроили, налог в местный бюджет платят, имеют влияние на власти и даже авторитет. К ним тут прислушиваются.
— Да брось ты! У нас не платят, а тут платят? — удивилась я.
— Ой, ты что, ничего не понимаешь в нашей «новой русской» психологии? Весь понт состоит в том, чтобы у себя платить как можно меньше, а заграницей как можно больше. Даже анекдот есть роскошный на эту тему. Встречаются два бывших кореша. Оба при делах. Один другому хвастается: «Смотри, я себе галстук нашел за штуку баксов!» А другой ему отвечает: «Как ты был лох, так лохом и остался. Я себе точно такой же купил за три штуки!» — Марина покрутила головой в поисках урны, с удовлетворением нашла ее, выбросила окурок и глянула на часы: — Ужинать мы сегодня будем?
— Если ты дорогу узнаешь у кого-нибудь, кроме меня, — честно призналась я в своей беспомощности. — Как это заведение называется?
— «Три оливы», но подают там мясо. Место известно, дорогое, — ответила подруга, еще раз сверяясь с путеводителем в надежде найти там какие-либо указания на пути, которые приведут нас к ужину. — А мы, оказывается, находимся в порту. Здорово мы его нашли. Пуэрто Банус — это главный здешний порт, куда со всего света в сезон приходят яхты. Жаль, темно, а то посмотрели бы. Говорят, здесь можно увидеть самые дорогие экземпляры стоимостью в десятки миллионов. Так хочется на яхте покататься, можно даже не на такой дорогой! — И она снова уткнулась в карту.
— А ты заказывала? — При упоминании о мясе мне захотелось есть.
— Нет, но место дорогое, вряд ли там толпы туристов, — смутилась Марина.
— Одно другого не исключает. Ты же мне сама только что анекдот про галстук рассказывала. — Голод усиливался, а вместе с ним тревога о судьбе нашего ужина. Зная подругу, я понимала, что если мы не найдем выбранный ею ресторан или не попадем в него, то можем лечь спать натощак. Менять планы не в ее правилах.
К моменту, когда мы полностью удовлетворились главным памятником Марбейи, вокруг оказалось уже несколько машин с включенными аварийками. Либо это место было так же опасно для машин, как Бермудский треугольник для кораблей, либо то была популярная местная уловка. Только третий человек, к которому мы обратились, сумел толково объяснить, куда нам надо свернуть и сколько светофоров проехать. Мы тронулись и спустя минут пять увидели наконец исторический центр и заметное издалека здание, напоминающее средневековую квадратную башню, на верху которой было написано «3 olivos».
Судя по собственной парковке, ресторан имел весьма респектабельную репутацию. Вход освещали ярко пылающие настоящие факелы. Живой огонь оттенял бархатную темноту ночи и манил к себе. Сразу у входа, в первом зале наше внимание привлекло механическое пианино, приятно звучащее для бармена за стойкой, так как зал был пустой. Мы повеселели и, пройдя еще два полупустых зала, живописно разгороженных полками, на которых хранилась винная коллекция ресторана, вышли на просторную веранду. Большинство столиков были чуть отделены друг от друга столбами, поддерживающими легкую кровлю. На нашем столе, так же как на остальных еще свободных столах, стояла бутылка «Риохи», с ценником. Осмотрев ее, мы решили не капризничать и пить, что дают. Тут к нам подбежал официант и спросил, что мы будем пить. Мы ответили, что вот это вино. Он забрал бутылку и куда-то убежал. Потом прибежал другой с тем же вопросом. Мы сказали, что хотим то вино, которое у нас отобрали. На что он ответил, мол, правильно сделали и вообще вино надо заказывать у него, и тоже убежал. Третий принес меню, что нас немного отвлекло от этой беготни. Углубившись в чтение, Марина посерьезнела. Она любит и умеет покушать, знает толк в хорошей кухне и в такой ответственный момент, как заказ ужина, ее лучше не отвлекать. Я стала рассматривать публику. И не пожалела об этом. За столиком наискосок сидел известный московский композитор, которого невозможно было не узнать из-за светлых, до плеч волос и темных пушистых усов. Он только что пережил разрыв со своей музой-русалкой и, видимо, приехал укрепить морскими ваннами расшатанные нервы. Я поделилась своими наблюдениями с Мариной, которая к этому времени уже выбрала нам закуску — шпинат со сливками. Я ратовала за разнообразие закусок, но нашу утонченную гастрономическую беседу прервал шум и отчетливый мат, прозвучавший из соседнего угла, где гуляла мужская компания. Звуки брани настолько резали слух, что я не сдержалась и сделали им замечание. Мат прекратился, но разговор на повышенных тонах продолжился. Я хотела встать и пересесть, чтобы испепелить их взглядом, но Марина остановила меня:
