Лаура Дейв - Давай отпразднуем развод

– Вот и ты, – говорит Томас.

Кладет сумки на заднее сиденье. Футляра, похоже, не замечает. Томас садится на пассажирское место и касается указательным пальцем кончика ее носа. Таким странным и милым способом он с ней обычно здоровался. Некоторое время он так не делал, и теперь Гвин кажется, что этот жест имеет особое значение. Может, в нем есть какой-то скрытый смысл. Но, скорее всего, не тот, о котором думает Гвин.

– Я чуть не махнул на тебя рукой, – говорит он.

– Как и я.

Она отъезжает от аэропорта, съезжает с главной дороги, где наверняка будут пробки, и выбирает длинный объездной путь, который приведет их домой, в Монток. Гвин внимательно смотрит сквозь лобовое стекло машины, держит руки на руле, избегает взгляда мужа. Краем глаза она видит, как он расстегивает сандалии и кладет левую ногу на приборную доску. Паршивую ногу, как он говорит. На ней нет третьего пальца после несчастного случая во время серфинга, когда этот палец отрубило. Пятнадцать лет назад. Честно говоря, для Гвин именно паршивая нога – одна из любимых частей тела мужа. Когда отношения супругов были лучше, она часто смотрела на нее, на дырку между двумя пальцами и радовалась тому, что только она всегда была рядом с мужем – и в молодости, и в зрелости.

До и после.

– Итак, – начинает Томас. – Что нового?

Гвин качает головой:

– Да ничего особенного. Никак не удается связаться с организатором по поводу сегодняшней вечеринки, вот и нервничаю. А твоя дочь…

Он улыбается:

– Сегодня дочь моя?

– Да, твоя, – продолжает Гвин.

Когда Джорджия оканчивала курс фотографов UCLA[13], когда она сделала обложку журнала «Роллинг стоун» (будучи ассистентом фотографа Джорджией Джи Хантингтон), Джорджия была дочерью Гвин. И даже когда она совсем недавно стала красить волосы в розовый цвет (разве она не должна была интересоваться этим лет десять назад?), она была ее дочерью. Но сейчас Джорджия принадлежит Томасу.

– Она немного раздражена из-за того, что Дэнис не может разобраться со штопором, у него там какая-то проблема. Просила тебя перезвонить. Или позвони Дэнису в Омаху.

Томас опускает стекло машины, Гвин видит, что он задумался.

– Так Дэнис еще не здесь? – спрашивает Томас. – Я думал, он прилетел еще прошлой ночью. Он же ей вроде обещал.

Гвин об этом впервые слышит, но причин сомневаться в словах Томаса у нее нет. Джорджия часто обсуждает что-то с отцом втайне от Гвин. Может, чувствует, что Гвин ее осудит, или знает, что отец, несмотря ни на что, всегда ее поддержит. Скорее всего, последнее ближе к истине. Томас совершенно не склонен к конфликтам. Он никогда никого не критикует, особенно своих детей. Поэтому, когда они с Томасом переживали из-за поведения Нейта после школы и желания Джорджии на время бросить колледж, именно Гвин должна была решать. Говорить или не говорить с детьми. Быть плохой или доброй. Должна ли она за это злиться на Томаса? Гвин прекрасно знала его характер, когда выходила замуж, поэтому странно было бы сейчас его в этом упрекать. Она может упрекать его за многое другое.

– А что я отсюда могу сделать? – спрашивает Томас.

– Вели ему садиться на самолет.

Он согласно кивает. Томас хочет еще что-то сказать, но замолкает. Оба избегают соблазна обсуждать подробности сегодняшнего вечера. Но Гвин по глазам видит: Томас думает о поездке и боится, что забудет рассказать о своем буддийском путешествии. Как будто Гвин может забыть, что из-за его веры они оказались в этой странной ситуации, как будто ей нужны доказательства того, как для него важна вера. Отчасти она все еще считает мужа другом, и ей хочется напомнить, что не нужно так стараться, ведь это напрасно. Но Томас уже начал рассказ, и, кажется, ни у кого (тем более у Гвин) не хватит сил его остановить.

– В четверг выдалось немного свободного времени, и я направился в потрясающий храм в предместье округа Ориндж. Один из двух самых старых буддийских храмов в США.

– Правда?

Он кивает, не уловив сарказма Гвин. Томас не понимает, что ее не волнуют его объяснения и прочие рассказы.

– Самое интересное, что все духовные наставники – одной крови. – На минуту он умолкает, словно о чем-то задумавшись. – Разве не потрясающе? Меня вдохновило само присутствие в этом месте. Несомненно, я не видел храма красивее.

Она кивает, надеясь, что торжественных заявлений достаточно и он заткнется.

– Подумываю вернуться туда, – продолжает он.

Очевидно, не заткнется.

– Они спонсируют курс медитации в ноябре в Санта-Инес-Вэлли. Двухнедельный.

Гвин решает, что сделала все от себя зависящее, и больше ничего не говорит, уставившись на дорогу. Утро ускользает, день виднеется вдали: солнце, теплый воздух, голубое-голубое небо до горизонта. Из-за такого Гвин когда-то и захотелось сюда переехать. Такие дни. Такие поездки на машине. Вместо ужасного субботнего времяпрепровождения, которым страдают все городские – покупки, чересчур сытные обеды, встреча с друзьями, которых они не особо хотят видеть, – Томас и Гвин всегда куда-то выезжали. Они подолгу ездили на машине, включали старые песни, изучали окружающий мир. Гвин готовила в дорогу бутерброды. Они останавливались у тихого ресторанчика, заказывали на обед жареную рыбу или хороший стейк, хорошее недорогое вино. На такие прогулки она часто надевала любимые обрезные джинсовые шорты. Они были крошечными, белого цвета, сидели на бедрах так, что виднелась линия загара, а бедра казались круглыми и бесконечными. Томас обычно держал ее за попу, у краев шорт; почти весь день его руки были между ее голых бедер. Последний раз она надевала эти шорты лет восемь назад, ведь субботние полуденные поездки остались в прошлом. Той осенью Томас без конца ездил на какие-то конференции, Джорджия только приступила к учебе в колледже, и Гвин стала проводить появившееся свободное время с Мозесом Уайлдером, городским дантистом. (Разведенный дантист. Что может быть сексуальнее? Разведенный дантист по имени Мозес.)

Вначале все было вполне невинно. У Мозеса жили две овчарки, и, когда он их утром выгуливал, Гвин присоединялась. Она ходила прогуляться с ним и собаками, позволяла Мозесу проявлять знаки внимания. Гвин догадывается, что прогулки утратили невинность после того, как они стали вместе выгуливать собак еще и вечером, причем прогулки заканчивались стаканом бурбона на крыльце дома Мозеса и иными знаками внимания. Однажды вечером Гвин надела на встречу с Мозесом любимые шорты. Он передал ей стакан и сел рядом так близко, как раньше мог приблизиться только Томас. Ее бедер раньше касался только Томас, раньше бы такого вообще не произошло, Гвин поняла, что это уже перебор. Мозеса она больше никогда не видела. Сделала так, как и должна была поступить. Бросилась домой и вновь стала принадлежать Томасу, насколько это было возможно. Выбросила шорты. И плакала из-за Мозеса лишь раз. От этого Гвин героиней не стала. Многие так поступают. Когда брак на первом месте. Когда помнишь свои обещания. Когда помнишь их и ценишь.