Джеки Коллинз - Лжецы и любовники
— Да у тебя задница — два кулачка, — дразнила Синди. — А мужикам подавай пухленькую попку.
— Ну, сестренка, на этот счет я как раз спокойна, — огрызнулась Либерти. — Твоей задницы нам на двоих хватит.
— Ха-ха! — рассмеялась Синди. — За это меня и любят.
При весе в две с лишним сотни фунтов Синди обладала завидной уверенностью в себе, особенно в том, что касалось производимого на мужчин впечатления.
— Ладно, как-нибудь продержусь, — вздохнула Либерти.
— Я буду каждый день заходить, — пообещала Синди и направилась к выходу.
— Так я тебе и поверила, — мрачно буркнула Либерти.
— Ну, по крайней мере, я постараюсь.
— Ни черта ты не постараешься, — повторила Либерти, отлично зная, что ничто на свете не заставит ее сестру пожертвовать активной личной жизнью и сидеть с ней. Для Синди секс был сродни соревнованию. Она даже вела счет в специальном блокноте. А на ближайшие выходные у нее были виды на Муса, высоченного охранника, кичившегося тем, что однажды участвовал в охране концерта Бритни Спирс.
— И не забудь выставить еду для шушеры, — напомнила Либерти. — Они не должны помереть с голоду из-за моего временного отсутствия. — Шушерой она называла небольшую компанию бездомных, приходивших к кафе с заднего крыльца за объедками.
— Никак в толк не возьму, на фига ты приваживаешь к кафе этот вонючий сброд, — проворчала Синди и сморщила нос. — Вечно они там болтаются, не продохнешь!
— Они не болтаются, — терпеливо возразила Либерти. — Только приходят в семь утра, чтобы забрать то, что так и так полетело бы в мусорный бак. А воняет от них по той простой причине, что им негде помыться.
— Ха! — фыркнула Синди. — Тебе дай волю, они еще и мыться у нас станут.
Либерти нарочно напустила на себя благочестивый вид, зная, что это больше всего бесит сестру. Ей было обидно страдать в одиночку.
— Я только прошу тебя не забыть об этой малости, — строго повторила она. — Эти люди на меня рассчитывают.
— Ясно, — согласилась Синди и шагнула к двери. — А ты тут смотри, не свихнись от безделья. Главное — сохраняй хладнокровие и не лайся с мамочкой.
— Ага, — хмыкнула Либерти. — Можно подумать, это когда-нибудь было.
— Читай себе журнальчики, смотри телек и не спорь с ней, — посоветовала Синди назидательно. — Знаю я, как вы общаетесь!
— Не волнуйся, — успокоила Либерти, хотя обе понимали, что все будет, как всегда. Ее отношения с матерью, Дайан, были окрашены изрядной долей желчи. Классический случай любви и ненависти в одном флаконе.
Либерти обожала Дайан, добрую, красивую, просто за то, что это ее мать.
И одновременно ненавидела — потому что последние десять лет она служила экономкой у мистера Реда Даймонда, временами еще и готовила, а Либерти злило, что мать пожертвовала карьерой джазовой певицы, чтобы пойти в услужение к этому самодуру. Это было выше ее понимания. Зачем? Этот вопрос не давал ей покоя всякий раз, как она начинала об этом думать. Зачем? Зачем? ЗАЧЕМ?
Послушать Дайан — все очень просто.
— Видишь ли, дочка, нам нужны были деньги и крыша над головой. И чтобы не наскребать по грошу на арендную плату. Пением зарабатывать не удавалось, и у меня хватило ума бросить это дело.
— А как же отец? — спрашивала Либерти. — Почему он не может нам помогать?
Как всегда, этот вопрос повисал без ответа. Дайан отказывалась говорить, кто ее отец и где его искать. В конце концов Либерти перестала допытываться и смирилась с тем, что у нее нет отца.
Они перебрались в дом мистера Реда Даймонда, когда Либерти было девять. Для своих лет она была рослая и нескладная. Ей до смерти не хотелось расставаться с друзьями по Гарлему, где они жили в шумном многоквартирном доме.
Пусть так, но это был родной дом, и она покидала его со слезами. Особенно жаль было расставаться с Тони, двенадцатилетним соседским мальчиком-пуэрториканцем. Тони всегда помогал ей с уроками, это он научил ее играть на гитаре, а иногда брал ее в Центральный парк кататься на роликах. Ей было всего девять, но она уже умела отличить хорошего человека от плохого.
На Манхэттене Либерти оказалась в совершенно чужой среде. Все здесь было другое, и, хотя у них было где жить, все-таки это был чужой дом. Большой, старый и страшный дом, где царил большой, старый и страшный богач, заставлявший маму ходить перед ним на задних лапках. Перемена в образе жизни была разительная, особенно когда она пошла в новую школу — школу для богатых маленьких снобов, для которых она так и осталась чужачкой и черной костью. Ей очень быстро дали понять, что против нее работают три пункта. Пункт первый: ее мама — какая-то экономка. Пункт второй: она безотцовщина. Пункт третий: она черная, хотя на негритянку Либерти никогда не походила.
Однокашники не давали ей забыть, кто она и откуда.
Мистера Даймонда она видела редко, да и то издали. Мама сразу предупредила ее, что он не любит, когда дети крутятся под ногами, так что Либерти было велено пользоваться задней дверью и ни под каким видом не показываться хозяевам на глаза. Будучи ребенком любознательным, она все же нарушала запрет и иногда отваживалась войти на хозяйскую половину, но только если знала наверняка, что дома никого нет, поскольку, помимо мамы, были еще дворецкий, кухарка по имени Мей, прачка по имени Кэрсти и три горничных, следивших за порядком в доме и выполнявших всю тяжелую работу. Хорошо хоть маме не приходилось так корячиться.
Со временем Либерти обследовала каждый сантиметр большого и мрачного особняка, начиная с гигантской кухни, полной медных кастрюль и сковородок, висевших над двумя огромными гранитными плитами, и дорогого фарфора всех видов, хранившегося в специальных шкафах в кладовках. Еще одна кладовая использовалась для хранения всевозможных консервов, соусов, напитков — в количестве, достаточном, чтобы прокормить целую армию.
Следующим объектом ее исследований стала столовая, величественный зал с резной мебелью, хрустальными люстрами и огромным низким комодом с несметным количеством столового серебра. Подсвечники, блюда и столовые приборы хранились в обитых войлоком ящичках.
Немного погодя она отважилась подняться наверх и обследовать спальню мистера Даймонда, еще одну большую и мрачную комнату с двумя каминами и холодным деревянным полом. Посреди спальни стояла большущая кровать с балдахином. Она была застелена тончайшим льняным бельем и одеялами из тонкой шерсти.
В хозяйском шкафу — размером с целую комнату — в строгом порядке были развешаны костюмы. Одних сорочек, белых и хрустящих, было не меньше сотни. А еще свитера, туфли, ремни, галстуки. Количество вещей подавляло, здесь ты чувствовал себя, как в дорогом магазине. В ванной потрясало изобилие всяких лосьонов и средств для бритья, а еще каких-то лекарств, которые она трогать побоялась.
