Лавирль Спенсер - Сила любви
– Эй, не нужно ли помочь? – предлагал он свои услуги, а детина в засаленном белом фартуке отвечал:
– Ого! Это что-то новенькое! Такой сопляк предлагает помощь? Что ж, почему бы и нет?
Рабочий вытаскивал тухлую цветную капусту, почерневший и скользкий салат, пучки брокколи, которые Крису казались с виду вполне съедобными. Но беда была в том, что он терпеть не мог брокколи. Однажды очередь дошла и до апельсинов – они были местами мягкими, но совсем без плесени.
– Послушайте, они выглядят вполне сносно, – сказал Крис.
– Но не для продажи.
– Ничего, если я съем один?
– Да ничего, конечно. Вот, на тебе два. Даже три возьми.
Крис на лету поймал три апельсина, брошенные ему рабочим. В тот день он принес домой апельсины, немного увядшей моркови и что-то под названием «каша из макарон», напоминавшее по вкусу корм для скота. Младшая сестренка Джинни захныкала:
– Но мне это не нравится!
– Ешь! – приказал он. – Тебе это полезно, а наш старик получит пособие только через девять дней.
Но оба они знали, что, даже и получив деньги, отец с матерью в первую очередь купят себе что-нибудь выпить в местной забегаловке, которую дети называли не иначе как «дыра». Находилась она недалеко от дома, в сыром вонючем погребке, куда отец направлялся каждое утро, едва продрав глаза. Мать присоединялась к нему тотчас же, как заканчивала работу. Она была кухаркой в шоферской закусочной на Десятом шоссе, она уходила из дома рано утром, когда дети еще спали, и часто приползала обратно уже далеко за полночь.
В тот злополучный день старики, как всегда, проводили время в «дыре». Крис, придя домой, сварил Джинни немного макарон, смешал их с томатным соусом некогда девочка, поев, ушла спать, стал дожидаться родителей.
Они вернулись около полуночи, как обычно, разругавшись по дороге. Когда они ввалились в квартиру, грязные и вонючие, отец, мусоля во рту дымящуюся сигарету, спросил:
– Какого черта ты не спишь?
– Мне надо поговорить с тобой.
– В полночь? Боже упаси. Такой сопляк, как ты, в это время должен уже быть в постели.
– Я бы там и был, если б вы пришли домой вовремя!
– Каков засранец! Не смей указывать мне, когда возвращаться! Я еще пока в портках! Мужик!
Насчет портков он был прав. Они действительно на нем были – такие же грязные и вонючие, как и он сам, свисавшие, словно гамак, с его накачанного пивом брюха.
– Мне нужно немного денег, чтобы купить брюки.
– У тебя есть джинсы.
– Мне нужны черные брюки.
– Черные! – взорвался отец. – Какого черта тебе понадобились именно черные?
– Это форма для нашего оркестра. Мы будем выступать на параде, и всем нужно быть в белых рубашках и черных брюках.
– На параде! Господи Иисусе, они думают, у меня есть деньги, чтобы тратиться на их парады! Скажи своему дирижеру, пусть сам придет и посмеет сказать мне, что я должен раскошеливаться на эту чертову форму! Уж я ему скажу пару ласковых!
Вмешалась мать:
– Тихо, Эд, заткнись, Бога ради! Ты разбудишь Джинни!
– Не затыкай мне рот, Мэйвис! Это мой дом, черт побери! И я могу орать здесь во всю глотку!
– Папа, мне нужны деньги.
– У меня их нет!
– Но на выпивку у тебя они нашлись. И для тебя, и для мамы.
– Прикуси язык, сын!
– Но это правда.
– Ничего страшного, если человек немного и выпьет. И не тебе, сопляку, учить меня!
– Эд, не заводись.
– Ты всегда заступаешься за него, черт бы тебя побрал! У этих говнюков нет никакого уважения к старшим, вот что я скажу. Когда такой засранец начинает учить своего отца… – Он вдруг громко рыгнул, нижняя губа у него отвисла.
– Я буду единственным, у кого не будет черных брюк.
– Ну и что в этом плохого? Это чертово правительство и так высасывает из нас налоги на строительство школ, а теперь вот выпрашивают и еще! Ты вполне можешь надеть джинсы, а если их это не устраивает, пошли их ко всем чертям.
– Папа, пожалуйста… все же будут в бордовых с черным накидках, и мои голубые джинсы будут смотреться…
– Ах, еще накидки! – Эд выпучил глаза. – Накидки! Боже ты мой, что они еще навыдумали, стервецы! Накидки! – Он разразился диким хохотом. Презрительно уставившись на сына, он вытащил изо рта сигарету и бросил ее в пепельницу.
– У меня нет денег на всякие там глупости, так и передай своему дирижеру.
Кристофер с Джинни ютились в крошечной спаленке, где места едва хватало на две узкие кровати и грубо сколоченный шкаф. Хотя Крис и забрался в постель, не включая света, он знал, что сестренка не спит. Иногда, когда родители затевали драку, она притворялась спящей, но не сегодня.
– Я их ненавижу, – бросила она.
– Ты не должна так говорить.
– Почему? Разве ты не думаешь так же?
Он испытывал те же чувства, но не хотел, чтобы их испытывала сестра. Ведь она девочка, а девочки совсем другие. Им гораздо больше, чем мальчишкам, нужны матери.
Джинни удивила его, заявив:
– Как только я подрасту, сразу же выберусь отсюда.
Господи, а ведь ей было всего-то девять лет. И, вместо того чтобы радоваться беззаботному детству, она уже строила планы своего бегства из родного дома.
– Джинни, не говори так.
– Но это правда. Я собираюсь убежать.
– О, Джинни…
– И уже никогда не вернусь сюда. Может, зайду раз-другой, чтобы повидать тебя. Я только тебя здесь люблю.
Он промолчал, не смея переубеждать ее, поскольку и сам помышлял о том же.
На следующей неделе Мэйвис сунула ему двадцать пять долларов.
– Это тебе на черные брюки, – сказала она.
– Спасибо, – безучастно произнес он, не испытывая особой благодарности к матери. Он заслуживал приличной одежды, еды на столе, достойных родителей. По крайней мере, трезвых. Такой малости заслуживал любой ребенок. Если бы не Крис, Джинни ходила бы в школу еще большей неряхой. Это он причесывал ее, кормил тостами по утрам, надевал пальто, пока отец храпел в похмельном сне, а мать жарила яичницы в закусочной, зарабатывая деньги на их с отцом беспробудное пьянство. И эти двадцать пять долларов, которые вдруг перепали от матери, никак не могли восполнить недостаток родительского тепла и любви.
– Не держи зла на отца. Ему и так пришлось несладко, ты же знаешь, – после того как он расшибся, упав с грузовой платформы. До этого он был совсем другим человеком…
Крис часто слышал эту историю, но разжалобить его было трудно. У других людей тоже случались жизненные катастрофы, но они не сдавались, с честью выходили из сложных ситуаций. Другие матери сознавали, что девятилетняя девочка еще нуждается в уходе и присмотре и нужно постирать и погладить ее одежду, вовремя приготовить ей ужин, а перед сном пожелать спокойной ночи. Эд и Мэйвис превратились в алкоголиков, самых что ни на есть заурядных, и Мэйвис была ничуть не лучше мужа. Правда, они не били своих детей, но родительское невнимание было хуже побоев.
