Маргарет Макхейзер - Почти что сломанная жизнь
И думаю, я могу сделать это.
Это только две двери.
Я берусь за тревожную кнопку, висящую у меня на шее, и крепко стискиваю ее в руке.
Ладно.
Я могу сделать это.
Я выключаю сигнализацию и открываю деревянную дверь. Доминик стоит немного в стороне от прозрачной двери, явно ожидая, что я открою ее ему. Он мило улыбается мне, пока я нервно пытаюсь отпереть защелку.
У меня так сильно дрожат руки, что я никак не могу справиться с защелкой.
- У вас обычный кофе или то декафеинизированное дерьмо, которое все еще в моде? - Спрашивает Доминик, пока я концентрируюсь на том, чтобы вставить ключ в замок.
- Ммм, я пью только натуральный кофе. У меня есть кофемашина, так что я смогу сварить вам настоящий кофе.
- Ооо, так вы настоящий бариста? Ну что ж, тогда мне латте, пожалуйста. Я не часто его пью, ведь это не круто - парню заказывать такое на публике, но принимая в расчет то, насколько вы искусны в приготовлении кофе, можете угостить меня латте, - говорит он, смеясь.
Он часто это делает: смеется над своими собственными шутками. Каким-то образом улыбка находит свою дорогу и к моим губам тоже.
Могу сказать, что за последние три дня я улыбалась больше, чем за прошедшие три года.
Я даже не заметила, как защелка повернулась, и прозрачная дверь была отперта.
Дерьмо.
Больше меня ничего не защищает. Я совсем беззащитна, уязвима перед высоким мужчиной по другую сторону двери.
Мои пальцы снова сжимают тревожную кнопку. Я могу ощутить, как предплечье начинает болеть, потому что хватка невероятно сильная.
Мое сердце несется с уже хорошо знакомой скоростью. Пот бисером стекает по моей спине, пропитывая мою футболку.
Маленькие черные бабочки танцуют перед глазами, и я почти ощущаю, как соскальзываю в неизвестное
- Один, два, три, четыре, - начинает считать Доминик. Я хватаюсь за дверной косяк, чтобы сохранить равновесие. - Пять, шесть, семь, - его голос приобретает тот самый глубокий, более спокойный тон. - Вдохните через нос и задержите дыхание, - инструктирует меня он.
Я вдыхаю и задерживаю воздух до тех пор, пока Доминик не говорит мне выдохнуть.
- Теперь выдыхайте, Эйлин, - говорит он, и я слушаюсь его. Мое тело успокаивается, хотя я все еще не отпустила тревожную кнопку. Но я немного ослабила хватку, и черные бабочки больше не кружатся у меня перед глазами. - Теперь, можно ли мне войти, чтобы вы приготовили для меня тот кофе?
С огромным комом и полностью пересохшим ртом, я поворачиваю ручку.
Я открываю дверь.
Я, блин, открываю дверь.
Я открываю эту гребанную дверь.
Широко распахнув ее, я смотрю на мужчину с огромной улыбкой на его лице.
Мы стоим, рассматривая друг друга. Он не пытается войти, и я тоже не двигаюсь в сторону, чтобы пропустить его.
Он ждет меня, и я собираю всю свою храбрость, чтобы сделать этот последний решительный шаг. Разрешить ему доступ в мой дом, и в мою голову.
Я смотрю на Доминика, его подбадривающая улыбка даже не дрогнула. Он не нависает надо мной, не пытается запугать меня. Он стоит достаточно далеко, чтобы я могла закрыть дверь, если бы захотела.
Мы просто стоим глядя друг на друга, и словно неслышный разговор ведется между нами.
Он дает мне время и пространство уйти, если мне понадобится, и я очень стараюсь отодвинуться в сторону и дать ему войти в дом.
Он позволяет мне самой принять решение.
Проходит, может быть, мгновение.
А возможно и час.
Мы будто кружим по кругу. Я, пытаясь собрать свою сломанную жизнь, и он, давая мне время привыкнуть к его присутствию в моем уединении.
Дыра в моем сердце затягивается и становится чуть-чуть меньше.
Я отхожу в сторону, молча приглашая Доминика войти в мой дом и мою жизнь.
- Теперь, Эйлин, я еще и голоден. Слава Богу, я принес нам банановый хлеб. Можно мне, наконец, тот кофе? - Он переступает через порог и становится меньше, чем в двух метрах от меня.
Как только он вошел внутрь, я быстро заперла двери и включила заново сигнализацию.
- Сюда, пожалуйста, - говорю я, идя впереди Доминика, и провожая его в кухню.
- Могу я присесть? - Спрашивает он, указывая на бежевый стул около кухонного стола.
- Конечно, пожалуйста. Я сейчас приготовлю ваш латте.
Я беру уже молотый кофе и начинаю готовить ему латте. Я могу почувствовать на себе его взгляд. Даже несмотря на то, что я стою к нему боком, я чувствую его пронизывающий, проникающий взгляд. Себе я тоже варю свежий кофе, и когда все готово я отношу чашки на кухонный стол.
Выдвинув себе стул, я присаживаюсь, подтягивая колени к груди, в защитном жесте обхватывая себя руками.
Я жду, когда Доминик задаст свои вопросы, которые, как я уверена, у него есть.
Он подносит кружку с кофе к губам и тихонько дует на бежевую жидкость, перед тем как сделать глоток и попробовать ее.
- За что вы так любите кофе? - Он спрашивает о кофе? - Для меня хороший кофе всегда рассказывает историю. Он говорит со мной и описывает свое путешествие со времен кофейной зрелой ягоды на рубиновом дереве. О руках, срывающих ее с дерева, о человеке, которому эти руки принадлежат и о том, что он должен сделать для того чтобы каждый день добираться до работы. Потом следует метод сушки, где кофейные ягоды выкладываются на солнце и несколько раз в день переворачиваются для того, чтобы предотвратить разложение. Процесс сушки занимает недели. Вы знали об этом, Эйлин? Недели ягоды по несколько раз в день переворачивают. Представляете, до чего скучная это работа?
- Но если это то, ради чего его наняли на работу, тогда, вероятно, ему это не наскучивает. В особенности, если зарабатываемые этим деньги идут на то, чтобы прокормить семью, - говорю я, отпивая глоток вновь оцененного кофе.
- Вы правильно подметили, это заставит меня еще больше ценить эту чашку кофе. Перемалывание бобов - это другой трехступенчатый процесс, и это еще до того, как мы можем протестировать или оценить кофе.
- Похоже, вы многое знаете об этом, - комментирую я, все еще попивая свой кофе.
- Я многое знаю об этом потому, что я нахожу очень занятным то, что скромная кофейная ягода насыщенного красного цвета в сочетании с водой, жизненно необходимой многим из нас, создает коричневую жидкость. Мне приятно знать, как и почему происходят вещи.
- И какие выводы вы сделали о кофейном бобе?
Доминик улыбается мне, расслабляясь в своем кресле.
- Правду?
- И ничего кроме правды, - отвечаю я.
- Без этой насыщенной, полнотелой, темно-коричневой жидкости я бы не смог нормально думать по утрам. И я снимаю шляпу перед теми мужчинами и женщинами, которые собирают, сушат и переворачивают эти бобы ради того, чтобы у меня был мой кофе.
