Вирджиния Эндрюс - Шепот в ночи
– Все будет прекрасно, – успокаивала она меня. – Просто радуйся.
– Спасибо, мама. У меня самые лучшие родители в мире. Спасибо за вашу любовь, – сказала я. Она улыбнулась, но на глаза ее навернулись слезы.
Вечером танцевальный зал выглядел эффектно и красочно: играл оркестр, от пола отражались вспышки огней, а украшения переливались и мерцали. В последнюю минуту, чтобы сделать это сюрпризом для меня, служащие укрепили огромных размеров транспарант, на котором ярко-розовыми буквами было написано: «Кристи, поздравляем с шестнадцатилетием, мы любим тебя!»
Люди устремились в зал, прибывая буквально толпами, такими огромными и так быстро, что я едва успевала поздороваться с одной группой гостей, как подходила еще одна и еще. Официанты, одетые в белые накрахмаленные рубашки с галстуками-бабочками, темно-синие жилеты и брюки, и официантки в хорошеньких розовых блузках и юбках, засуетились среди гостей, разнося подносы с горячей и холодной закуской, приготовленной мистером Насбаумом и его племянником Леоном. Слева для молодежи были установлены две огромные стеклянные чаши для пунша. А в самом дальнем углу был устроен бар для взрослых.
Дядя Филип, тетя Бет и близнецы прибыли вскоре после нас. На Ричарде был темно-синий костюм и галстук, а на Мелани. – темно-синее платье с рукавами, доходившими до локтей. Поприветствовав нас, дядя Филип задержался возле меня и мамы. Он окинул меня взглядом, восторженно кивая.
– Даже и не знаю, кто из вас прекраснее сегодня, – сказал он, переводя взгляд с меня на маму и снова на меня, – ты или твоя мама. Кристи похожа на маленький совершенный бриллиант, а ты, Дон, на королевский драгоценный камень.
– Спасибо, Филип, – быстро сказала мама, обращая все свое внимание на входящих Бронсона и бабушку Лауру.
– О, вот и мама.
– Поприветствуй ее первой, – произнес Филип, и кривая улыбка скользнула по его губам. – Терпеть не могу, когда она меня Рэндольфом называет в присутствии Бронсона.
Мама кивнула и взяла меня за руку, так что мне пришлось последовать за ней. Я взглянула на дядю Филипа, который все еще стоял рядом и смотрел на нас, а затем я поспешила за мамой к дверям.
Волосы бабушки Лауры были вымыты и уложены. Недавно из-за артрита ей пришлось сесть в инвалидное кресло. Она выглядела как вдовствующая королева в накидке из соболиных шкур. На ней было одно из ее лучших платьев, широкое алмазное ожерелье и подходящие к нему серьги с алмазной диадемой. Хотя она производила впечатление довольной от того, что ее сюда доставили, взгляд ее был смущенным.
В постоянной заботе о бабушке Лауре Бронсон Алкотт постарел. Хотя он все еще был высоким, с хорошей фигурой, но плечи его все больше и больше опускались. Его усы поседели, хотя волосы оставались темно-русыми. Тем не менее он все еще был вполне красив и элегантен. Мне нравилась его доброта и мягкий голос. Никто не был так похож на богатого южного аристократа, как Бронсон. Я всегда восхищалась им, его терпением и любовью, которые он дарил бабушке Лауре, невероятно капризной, по словам мамы, из-за своих временных провалов в памяти.
– Мама, ты выглядишь чудесно. – Моя мама наклонилась к бабушке, чтобы обнять ее и поцеловать. На лице бабушки Лауры появилось выражение удовлетворения; затем она подняла глаза на меня.
– С днем рождения, дорогая, – сказала она. Как замечательно, подумала я, она все вспомнила и узнает. – Бронсон, вручите Клэр ее подарок, – мое сердце екнуло. Мама многозначительно посмотрела на меня, и Бронсон подмигнул. Я кивнула.
– Спасибо, бабушка, – я обняла и поцеловала ее. Мне в нос ударил тяжелый запах ее, духов. Казалось, она выкупалась в них.
– Кати меня дальше, кати, – скомандовала бабушка Лаура, взмахивая рукой. – Там люди, которых надо поприветствовать.
– С днем рождения, Кристи, – сказал Бронсон и, прежде чем везти бабушку Лауру дальше по залу, отдал мне подарок и поцеловал в щеку.
– Я подержу это, – сказала мама. – Иди, побудь среди своих друзей.
– Спасибо, мама.
Я оглянулась в поисках Гейвина, но ни он сам, ни его родители еще не прибыли. Мгновение спустя в зал ворвалась Полина Бредли с несколькими моими школьными подругами, и мы, встав группой в углу, хихикали и обнимались, а девчонки выискивали себе кавалеров, которые бы отвечали всем их требованиям.
– Это самая лучшая вечеринка, на какой я когда-либо была! – восторженно воскликнула Полина. – Это – Гейвин? – закричала она. Я посмотрела в сторону, куда она показывала, и мое сердце слегка затрепетало, когда я увидела, что он и его родители наконец прибыли.
В светло-голубом пиджаке, брюках и галстуке, Гейвин привлек внимание многих женских глаз. Даже на расстоянии я видела, что он тепло улыбается мне взглядом своих темных глаз. Я помахала рукой, и он направился к нам. Дедушка Лонгчэмп и Эдвина пошли поздороваться с мамой.
– Привет, – сказал он, не обращая внимания на остальных. – Ты выглядишь великолепно!
– И ты тоже, – ответила я, едва не перейдя на шепот, несмотря на звучащую вокруг музыку и болтовню.
– Спасибо. Я купил этот пиджак специально для этого случая.
Я быстро оценила, какими взглядами смотрят на нас мои подружки.
– Ты помнишь Полину? – спросила я, поворачиваясь к ним.
– Конечно. Привет!
Полина застыла с глупой улыбкой на лице, накручивая прядь волос на палец. Уголком глаза я видела маму, которая звала меня, чтобы я подошла и познакомилась с кем-то.
– Полина, пожалуйста, представь всем Гейвина, пока я выясню, что хочет мама, – попросила я.
– Конечно, – ответила Полина, и ее глаза заблестели от счастья.
Гейвина расстроило то, что я так быстро оставила его, и он чувствовал себя очень неуютно в центре всеобщего внимания, но в тот момент я ничего не могла поделать. У мамы было еще много людей, с которыми она хотела меня познакомить: известные бизнесмены из Катлерз Коув и Вирджинии Бич, постояльцы отеля, из года в год приезжающие к нам и ставшие почти членами нашей семьи, и, конечно, члены администрации нашего отеля, такие, как мистер и миссис Дорфманы.
– Всем пора бы занять свои места, – сказала мама.
– Я не видел, чтобы Ферн была здесь, а ты? – спросил папа, оглянувшись.
– Это очень на нее похоже, прятаться где-нибудь, – пробормотала мама.
Папа, казалось, очень переживал из-за этого и не без основания. Несколько минут спустя, прямо перед тем, как дирижер оркестра пригласил всех занять свои места, появилась долгожданная тетя Ферн. Было ясно, что папа так и не видел ее до этого момента, потому что первые слова, которые он произнес были: «Она подстриглась наголо!»
Но это была лишь малая часть потрясения. Ее одежда была настолько вызывающей, что даже тетя Триша, наиболее искушенная в этом, было шокирована. Ее узкая юбка на боках была с разрезами, доходящими до самых бедер. Юбка была такая прозрачная, что при ярком освещении все могли видеть, что под ней на Ферн только узкие трусики. На ней была черная блузка, под которую следовало бы надеть специальный бюстгальтер. Но, к моему изумлению и смущению, на ней ничего подобного не было, и ее грудь была так хорошо видна сквозь ткань, как будто она шла без этой кофточки. Неудивительно, что ее появление приковало к ней всеобщее внимание на продолжительное время. В комнате наступила полная тишина, затем прошел шепот, и, наконец, все снова начали громко разговаривать, объясняя тем, кто не знал ее, кто она такая.
