Татьяна Дубровина - Испить до дна
Алена скрючивалась под двумя одеялами, придвинув обогреватель поближе к кровати.
Ветки яблонь скреблись в стекло, словно просили впустить...
Или это стучится, рвется к ней Аликова душа?
Невозможно представить, что его больше нет...
Невозможно поверить, что он лежит под толстым слоем смерзшейся земли...
И никогда больше не поцелует Алену, не шепнет ей: «Ванильная булочка... Сладкая... Съем тебя...»
Почему, ну почему он был так осторожен, учил ее предохраняться?
Вот если бы у них остался ребенок... Как жаль, что она не беременна!
Алена осторожно потрогала рукой живот.
Пустой! Плоский... Бесполезный...
Хоть бы частичка любимого осталась в ней...
Нет, так было бы еще хуже...
Зачем ей ребенок? Зачем ей самой вообще теперь жить?
Алик решил, что это она подписала заявление, подставила его, сбросила со счетов, как ненужный балласт, ради того, чтобы остаться «чистенькой» в глазах папочки...
Он не смог жить с этой мыслью.
И она теперь не может.
Алена удивилась: какое простое решение всех проблем!
Тем более на чердаке должна быть веревка...
В темноте ей не было страшно.
Боятся те, кто опасается за свою жизнь, а она, наоборот, хотела с ней расстаться...
Какой большой ветер
Напал на наш остров...
Сорвал с домов крыши,
Как с молока пену...
Алена нащупывала рукой гладкие перила лестницы, и казалось, она покачивается с каждым новым порывом...
И если гвоздь к дому
Прижать концом острым,
Без молотка тут же
Он сам уйдет в стену...
Только ее тихий голос раздавался в пустом доме. А песенка была протяжной и заунывной, как жалобный свист ветра.
Какой большой ветер...
Ах, какой вихрь...
Алена распахнула дверь, и ей в лицо ударила колючая морозная крупка...
Чердачное окошко было разбито. На полу в лунном свете белели пятна...
Снег... Неужели уже зима?
Алена поежилась, подошла к окну и выглянула.
Земля внизу была покрыта ровным белым слоем. Стылая земля. Холодная и безжизненная, как Аленина душа...
У нее внутри тоже все замерзло и подернулось ледяной корочкой.
Душа уже умерла... осталось тело...
И тут ей показалось, что по земле стелется длинная тень.
Алена зажмурилась, потрясла головой и снова открыла глаза.
Нет, это не человек. Это какое-то чудовище... Невероятно короткие лапы... вытянутая, как у крокодила, морда...
Тень шевельнулась, морда приподнялась... И к вою ветра прибавилось тихое жалобное подвывание...
Чудовище двинулось вперед, выступило из темноты, шагнуло в лунную дорожку...
И Алениному взору предстала маленькая собачонка на маленьких корявых лапках. Нелепое длинное туловище, опущенные к земле уши...
Брошенная кем-то такса дрожала всем телом. Она кружила вокруг человеческого жилья, отказываясь верить в то, что люди исчезли из своих домов и что она теперь одна...
Две черные блестящие бусинки глаз обвели взглядом темный дом...
Алена метнулась обратно, кубарем скатилась по лестнице, открыла ведущую на террасу дверь...
Услыхав шум, такса подбежала к крыльцу и замерла рядом с ним, преданно уставившись вверх.
— Иди сюда! — крикнула ей Алена.
И собачонка не заставила себя упрашивать. Смешно перебирая кривыми лапками, она вскарабкалась по ступеням и с визгом ткнулась Алене в колени.
Мокрый, грязный, дрожащий комочек... Такой же одинокий и несчастный...
Мысли о бесполезности жизни отступили, когда рядом появилось это маленькое существо.
Алена назвала таксу Тепой, потому что мелкие поспешные шаги ее звучали по деревянным половицам так: теп... теп... теп...
Спали они рядом, под двумя одеялами, и собачка прижималась своим тельцем к Алене. Конечно, ей было холодно, у нее ведь почти нет шерсти.
— Спасительница ты моя, — говорила ей Алена, целуя таксу в мокрый нос.
А она в ответ повизгивала и лизала ее в щеку, в свою очередь считая Алену своей спасительницей.
Тепа бегала за Аленой хвостиком, так как совершенно не переносила одиночества. Она сразу же начинала жалобно выть, едва обнаруживала, что осталась в комнате одна.
Алена оборудовала на втором этаже мастерскую и теперь целыми днями рисовала один и тот же пейзаж за окном: согнувшиеся под тяжестью белых шапок ветки кустов, снежное поле за забором и вдали скрюченные, жалкие, голые ветви ивы...
Одна и та же картина на разных холстах получалась по-разному. Снег был то розоватым, то почти фиолетовым... Небо то безоблачным, то свинцовым... То тревогой веяло от пейзажа, то спокойствием...
А если выстроить холсты по порядку, то становилось заметно, почти ощутимо, как оттаивает постепенно застывшая земля, как теплеет воздух, как выпрямляются понурые ивы...
Тепу по крутой лестнице приходилось нести на руках — короткие лапки мешали таксе вскарабкаться самостоятельно. И если Алена вдруг забывала ее внизу, Тепа поднимала такой возмущенный лай, что ее пожелание удовлетворялось немедленно.
Собака терпеливо сидела рядом, пока Алена рисовала, а это было практически с утра до вечера. А потом они дружно ели суп-концентрат из одинаковых мисок.
Вдвоем было веселее, спокойнее, надежнее. И обе они отогревались и оттаивали рядом друг с другом.
Так незаметно пришла весна... За ней лето...
А в июне Тепа вдруг засуетилась, завиляла хвостом и с радостным визгом бросилась вдоль ограды. Она заскребла лапками по забору, с усилием отодвинула одну доску, оглянулась на Алену... и помчалась по улице навстречу красным «Жигулям».
— Смотри-ка... Джулька!— удивленно воскликнула вышедшая из машины женщина. — Перезимовала...
А Джулька-Тепа радостно суетилась вокруг прежних хозяев, совершенно позабыв про Алену.
В ее крошечной собачьей головке вид этих людей, всегда дававших вкусную кашу и «Педигри-пал», никак не связывался с голодом и лютой зимней стужей, наступившей после того, как они вместе со всеми остальными обитателями дачного поселка вдруг бесследно исчезли.
И даже мысль о предательстве не зародилась у Джульки-Тепы, когда вслед за хозяйкой из «Жигулей» выбрался маленький таксенок и принялся возмущенно облаивать «чужачку».
— Чаппи, фу... Это Джулли... — донеслось до Алены.
— Тепочка... — на всякий случай позвала она, уже понимая, что в глазах собачонки она не идет ни в какое сравнение с долгожданными хозяевами.
Такса покосилась на нее и поспешно отвернулась, всем своим видом демонстрируя, что совершенно не понимает, к кому обращен этот призыв.
С тех пор Алена поклялась себе никогда не заводить собаку.
