Опасный выбор - Саша Таран
И да — колодцами оказались Питерские дворы! Действительно атмосферные. Мы с Аликом отбились от ребят и, не сговариваясь, зависли у одной работы. Грязно-жёлтые стены с провалами окон тянулись на ней не вверх, в небо, как на других фотографиях, а вниз — в чёрную бесформенную бездну.
У меня мурашки побежали. Жуткое зрелище. Колодец. Настоящий. Не романтичный Питерский колодец к звёздам или в облака, какие видят влюблённые и поэты. А колодец настоящего. Жуткой была даже не сама фотография — жутко было понимать её.
Я сегодня полдня переживала подобную «бездну» внутри. Пыталась разглядеть что-то на дне своего «колодца». Наверное, Алик почувствовал перемену. Потому что стоял рядом и не нарушал молчания.
И мы молчали, наверное, минуты три.
Стояли плечом к плечу, как партизаны на расстреле.
В какой-то момент, мне даже захотелось взять Алика за руку — так сильно разогналось моё уставшее сердце, казалось, ещё секунда, и врежется в рёбра насмерть.
А почему я переживаю? — спрашивала я себя снова и снова. Трясла себя за плечо. Почему я понимаю этот колодец? В какую такую бездну я пытаюсь заглянуть? Что я хочу увидеть там?
Ответ.
Но ответа не было.
После галереи мы с ребятами сделали несколько кругов по острову Канта, обсуждая увиденное, напились кофе, наелись булок и полазали на новой детской площадке, как первоклашки. Ноги я стёрла в кровь. Видимо, пятки ещё не отошли после вчерашних похождений по озеру, а я снова пустилась во все тяжкие. И поплатилась за это. Алик умолял больше не мучиться, и носить кроссовки, а я оправдывалась, что одевалась «на пары». Совсем забыла про вечер и музей.
Домой я отправилась на такси. «Кавалеру» или «маньяку», я не разобралась пока, не удалось поцеловать меня на прощанье — мне не хотелось после колодцев. Настроение не подходило, и я ловко сбежала. Как настоящая Золушка. Только туфельку оставила при себе — чтобы принц точно не нашёл.
Мне нужно было побыть одной. И подумать.
О чём?! — снова спросила я себя. И снова не поняла. Мимо окон неслись чьи-то тёплые кухни, с вечерними посиделками, с разговорами за чаем, с ссорами, с криками, с пирогами и грязной посудой.
Сколько же людей живут прямо сейчас, — поражалась я. — Они пьют, едят, думают, слушают, или делают вид, или мечтают, или безразлично пялятся в стенку. Муравейники для людей. И мы — жалкие мурашки, бегающие одними и теми же дорожками изо дня в день. Утром кухня — вечером кухня. Утром кровать — вечером кровать. Сегодня вставать — завтра вставать. Изо дня в день. Изо дня в день. Одно и то же. По кругу. Вокруг собственных муравейников. А как солнце садится — все набиваются обратно.
И я обратно.
Чувствую, как в уголках глаз начинает щипать.
Это меня отпускает. Так всегда бывает, если переволнуюсь. Как на качелях: вверх-вниз. Сейчас стадия «вниз». Тихонько промакиваю рукавом, чтобы таксист не увидел в зеркало. Ещё полезет с разговорами. А я не люблю разговаривать в такси. Вообще не люблю разговаривать. Особенно с незнакомцами. И особенно в такси.
Вверх-вниз.
Наконец-то мой двор!
Вежливо благодарю таксиста. Он не виноват, что я себе надумала чёрт знает чего и волнуюсь. Он просто сделал свою работу. И сделал её хорошо — молча.
Я морщилась от боли, предвкушая, как опущу ступни в ледяную воду, а потом засыплю ранки Банеоцином и вытянусь на своём диванчике. Придётся отложить туфли на недельку, пока не залечусь. Набрала код на подъезде, и услышала знакомый звук — музыку на турниках!
Не знаю, что на меня нашло.
Ледяная вода и диванчик слетели со своего пьедестала приоритетов, и я со злостью развернулась на каблуках. Снова они вдвоём. Как вчера. Ладно!
Я направилась прямо в «картинку»: развеяла дурацкую мотивационную надпись на первом плане, прошла под тёмными клёнами, и поцокала по асфальту в трещинках, всё ближе и ближе различая жёлтые «скульптурные» тела парней. Мой дерзкий сосед услышал каблуки. Спрыгнул с перекладины и неожиданно пошёл навстречу.
Я слегка струхнула, но хода не сбавила.
Цок-цок-цок, — отбивали каблучки через адскую боль.
В глазах щипало. Это даже хорошо, что больно. Это придавало решимости.
Мы остановились в метре друга от друга.
Он не улыбался. Смотрел внимательно. Изучал. От разгорячённого тела, от рисунков, шёл пар. Изо рта тоже. Он шумно дышал после продолжительной тренировки и молча ждал, что я скажу.
Он знал, что я обязательно скажу.
И я сказала.
— Зачем ты проткнул колёса? — спросила прямо, надеясь сбить его с толку и увидеть в глазах ответ. Он это сделал или не он?
Горячее дыхание замедлилось. Он брал контроль над ним. Серые, как Балтийское небо, глаза ничего не сказали мне. Они смотрели с прежним спокойствием, даже с любопытством. Я подумала, вдруг он не расслышал?
И повторила вопрос ещё требовательней:
— Зачем проткнул?
— Захотел.
Он ответил так просто, что я растерялась.
Я ожидала, что он будет игнорировать мои обвинения, или отрицать, но он сразу согласился. Ещё и причину назвал самую честную.
— Я же рассказать могу… — заметила я, дрожа.
— Можешь, — подтвердил он тихо и хрипло.
— И он мне поверит, — добавила я.
— Не сомневаюсь.
— Там камеры были, — предупредила я, надеясь, что хоть это его образумит. — Тебя могли записать. Искать начнут. Зачем тебе эти проблемы?
— Ты же знаешь, кто проткнул, — напомнил он. — Зачем им искать?
— Я не собираюсь рассказывать.
— Почему?
— Не хочу, — ответила я в тон ему. И отвернулась уходить. Наш странный, необычайно короткий разговор окончился.
Но это оказался ещё не конец.
Одно лёгкое движение, один его шаг, и горячая рука, не позволили мне так просто убежать. Рука решила за хозяина, не дав ему как следует обдумать поступок. Она вдруг догнала мою: поймала пальцы в полёте, и я удивлённо оглянулась.
Хозяин руки тоже выглядел обескуражено.
Всего секунду, мои пальцы скользили в его ладони, но эта секунда показалась мне вечностью. По коже рвануло магнитными волнами, поднимая волоски, выворачивая, оголяя меня, перехватывая дыхание.
Я не ожидала. Я не была готова.
Но я уже летела вниз, в чёрную бездну своего «колодца». Я на собственной шкуре испытаю, есть ли у него дно. Мне придётся испытать. Придётся узнать ответ. Хочу я этого или нет. Готова я или нет.
Ответ не заставил себя
