Измена. Забудь меня (СИ) - Шарм Кира
— Поздравляю, — наконец ко мне выходит ее доктор. — Ваша бабушка пришла в себя, Мария Владимировна.
— О, Боже!
Срываюсь в палату, но он быстро хватает меня за плечо.
— Это может быть не окончательным, Мария Владимировна. В любой момент, увы, она может вернуться в свое прежнее состояние. Так что… Никаких особенных эмоций. Любые потрясения ей сейчас запрещены. И ваш визит должен длиться недолго, чтобы она не устала.
— Конечно, доктор. А… Что насчет операции?
— Пока трудно сказать. Нужно еще понаблюдать за ее состоянием. И… Здесь все будет решать сам Шаповалов. Лично. Он должен посмотреть ее сам. А, так как он человек дико занятой, надеюсь, что вашему мужу все же удастся уговорить его приехать лично.
— И я надеюсь. Спасибо.
Киваю, снова чувствуя, насколько я завишу от Марка. Все же придется с ним сходить сегодня на этот прием. Как минимум, в благодарность за все, что он делает.
— Родная моя!
Бросаюсь к бабушке. Усаживаюсь рядом сжимая ее ладони.
Теплые. Больше не ледяные и безжизненные.
— Как ты нас всех напугала ба! Я так рада, что ты очнулась! Больше не пугай нас так, пожалуйста!
— Машуня моя.
Бабушка тепло улыбается, а я снова как будто в детстве.
— Это ведь все Марка нашего заслуга. Доктор мне все рассказал. Он и препараты какие-то безумно редкие и дико дорогие отыскал. И насчет операции договорился. С самим Шаповаловым!
— Ты его знаешь?
— Нет, но кто о нем не слышал? Говорят, он просто творит чудеса! Я обязана Марку жизнью! Ты ему передай, пожалуйста, как я ему благодарна! Он… Он самый лучший муж, Машенька. Держись за него всегда. Таких, как Марк, я за свою долгую жизнь не встречала. Как же тебе повезло, что ты вышла замуж именно за него! Таких больше нет.
— Так уж и нет бабушка.
Я горько усмехаюсь.
— Поверь, — она крепко сжимает мою руку. Даже поддается немного вперед.
— Я знаю, что говорю. Он так о тебе всегда заботится. Я ведь вижу, как он на тебя смотрит. Ради тебя все сделает. И семья его… У них нет никакой надменности, хоть они намного выше нас по уровню. И социальному, и вообще… Тебя ведь никто никогда не попрекнул, и…
— Бабушка! Ну о чем ты!
— Не перебивай, Машунь. Я знаю, что я говорю! Такие семьи обычно выбирают себе равных. И ты даже представить не можешь, как часто бизнесмены уровня Марка просто вытирают ноги о своих жен. Он же заботится о тебе. Такой внимательный. Время находит даже чтоб меня, старуху, в больнице навестить. Врач мне говорил, что он вместе с тобой здесь столько часов провел! Это дорогого стоит, Маша. Ты просто жизни еще не знаешь. Не понимаешь. Что бывает очень по-другому. И какой твой Марк замечательный.
— Бабушка…
Отвожу глаза. Собираюсь задать вопрос, на который она всегда злилась.
— А мой дед, он… Он что, обидел тебя? Ты ведь не зря так говоришь.
— Твой дед… Нет, Маш. Он таким не был. Но мы были богаты и жили в поселке для богачей, как и семья Марка, с которой мы были тогда очень дружны. Поэтому я и знаю, как они ведут себя со своими женами. И как презрительно смотрят на всех, кто ниже хотя бы в чем-то…
— Так дедушка…?
— Он работал с дедом Марка, ты ведь знаешь. А потом… Первые деньги, успех… Это все вскружило ему голову.
— Он… Обижал тебя?
— Нет, Маша. Не обижал. Твой дед был просто замечательным человеком.
— Тогда почему я никогда его не видела?
— Он изменил мне.
Бабушка поджимает губы и отворачивается к стене. Понимаю, что ей до сих пор больно от этого воспоминания.
— Изменил, а я не смогла простить. Запретила ему и близко появляться с нашим домом.
— И… Ты никогда его не видела больше?
— Нет, Маш. Никогда. Он еще несколько лет пытался меня вернуть, а потом… Потом перестал пытаться.
— Ты не против, если бы я с ним увиделась? Когда-нибудь?
— Уже поздно, дорогая. Твой дедушка умер. Он так и не женился, и…
— И? Ты жалеешь о том, что ушла от него?
— Я всю жизнь прожила одна, Маш. Всю жизнь. Потому что никогда больше не встретила и наполовину такого, как он. И… Скажу тебе правду. Я до сих пор его люблю. И всегда буду любить. Есть люди, которые как две половинки. Другим никем не заменишь.
— Но ты все же его не простила.
— Дурочкой потому что была. Молодой. Горячей. Думала, такое простить невозможно. Ушла сгоряча, ревела в подушку по ночам. Годами. А все равно не подпускала к себе. Не прощала. Слишком поздно я поняла, что человек может совершить ошибку. И что иногда нужно простить. Ради самой себя. Ради любви. Но… Было уже слишком поздно, Маш. Поэтому и говорю тебе. Цени своего Марка. Вы ведь точно как две половинки.
— Бабушка.
Я сжимаю ее руки, а самой хочется рыдать.
Но, конечно, я не могу ей признаться, что у нас с Марком точно та же история!
— Береги его, Маш. Береги то, что у вас есть.
Вздрагиваю, когда моего плеча касается крепкая рука.
Совсем не заметила, как Марк вошел.
— Я рад, что вы пришли в себя, Валентина Петровна. Вы очень сильно нас с Машей напугали.
— Спасибо тебе, Марк. За все, — бабушка сжимает его руку. — Я ведь знаю, что если бы не ты…
— Это все ерунда, — Марк передергивает плечами.
И я прекрасно вижу, что он вовсе не рисуется сейчас. По-настоящему волнуется и переживает. А еще ему неприятно, что его за такое благодарят.
— Главное, чтобы вам помогло. Но вы ведь у нас сильная, правда? Нам еще с вами танцевать, не забывайте.
— Прощу прощения, но я вынужден вас попросить закончить визит на сегодня, — за спиной Марка в палате появляется врач.
— Нам нужно провести еще несколько анализов и нужно побольше отдыхать моей выздоравливающей пациентке. Теперь можно будет с ней увидеться только завтра.
— До завтра, ба.
Целую ее в щеку, нехотя поднимаясь.
— Марк?
— Я приехал, как только смог. Прости, сейчас мне нужно сделать еще несколько звонков. Рад бы тебя отвести домой, но мне пришлось прервать важные переговоры. Меня все еще ждут, так что…
— Конечно, поезжай. И… Спасибо, Марк.
— Это все ерунда. Маш.
Он рывком прижимает меня к себе.
— Я правда беспокоюсь, ты же знаешь. Вы моя семья. Мои самые родные.
— Конечно.
Я киваю и быстро отстраняюсь.
Спускаюсь вниз, где меня уже ждет машина с Геннадием за рулем.
Быстро разворачиваюсь, поднимая глаза на окна бабушкиной палаты. Ее не видно, но все ее слова до сих пор звучат в ушах.
Больше не сопротивляюсь охране, которую приставил ко мне Марк.
Возвращаюсь в наш дом и без сил падаю на постель.
Дело вовсе не в том, что я боюсь остаться одна. Не в том, что мне практически некуда идти или я боюсь, что не справлюсь. Я справлюсь. Я вовсе не тихая тень собственного мужа. У меня есть стержень и я многого способна добиться в этой жизни. Я готова много работать. И не сдаваться, но….
Мне больно находиться здесь. В нашем с ним доме.
Его измена до сих пор режет сердце и выжигает все внутри.
Только вот….
Может, бабушка права?
Что, если Марк просто совершил ошибку? Понял ее и больше никогда не повторит?
Не будет ли мне в сто раз больнее, если я лишу нашего ребенка отца, который его любит даже сейчас, еще ничего о нем не зная? Или если я сейчас уйду, а после, под самый конец жизни, пойму, что сама разрушила единственную любовь всей своей жизни?
Человек может совершить ошибку.
И сейчас я думаю именно о себе.
Потому что есть ошибки, которых уже не исправить… Как я должна поступить? Дать Марку шанс?
Все еще слишком больно. Особенно, когда передо мной встает его лицо. Его глаза, такие пронзительные. И губы. Такие чувственные. Такие умелые.
Нет!
Молочу кулаками по подушкам.
Я не готова. Не готова простить, что эти губы целовали не меня. И что они мне врали, когда Марк возвращался ко мне, в нашу постель, каждую ночь…
Но я не стану принимать решение сейчас.
Я… Дам себе время подумать.
И наш малыш, в конце концов, ни в чем не виноват. А я собираюсь лишить его отца.
