Только когда мы вдвоем - Хлоя Лиезе
Райдер показывает на свой глаз, затем подносит палец к уголку моего рта. Я ёжусь, когда кончик его пальца проводит по моей щеке.
— Ты умеешь читать по губам?
Он кивает, но свободной рукой делает тот жест, который люди показывают, когда хотят, чтобы ты действовал помедленнее.
— Медленно. Если я говорю медленно.
Он кивает.
— Но ты сам не говоришь?
Он качает головой. Мои плечи невольно горбятся. Как, чёрт возьми, мы будем общаться? Я совсем немного знают американский язык жестов, потому что однажды летом, каждый вечер после смены в книжном магазине, я работала няней для семилетней Лолы, у которой были проблемы со слухом. Мама немного обучила меня языку жестов, который узнала за годы работы медсестрой, и я неплохо выучила его, чтобы заботиться о Лоле. Но сами понимаете, как обстоит дело — со временем всё забывается, если знаниями не пользоваться, а ведь прошли уже годы. Хотя я вспоминаю одну ключевую фразу, которую мы с Лолой регулярно использовали.
«Прости». Я сжимаю руку в кулак и описываю ей круг в районе сердца.
— Я не знала, — говорю я ему. — Я думала, ты просто засранец-лесоруб.
Его губы весело подёргиваются. Глянув на телефон, он печатает: «Лесоруб? Что, это потому что я ношу фланелевые рубашки?»
— И борода. И ботинки. Ты в Лос-Анджелесе, Бугай, а не на Тихоокеанском Северо-Западе. Ты как до сих пор не поджарился?
Он опускает голову и, если не ошибаюсь, я почти заставила этого засранца улыбнуться.
«Ткань тонкая, — печатает он. — Под ней ничего нет».
Мои щёки заливаются жаром. Лесоруб кажется мускулистым. Несложно представить кубики пресса и стальные мышцы груди, спрятанные под мягкой, поношенной клетчатой тканью. Я поддразнивала его, но этот мужчина умеет носить клетчатые рубашки. Ткань натянулась на округлых плечах, бицепсах, но всё же оставляет достаточно простора воображению, чтобы я секунд тридцать тупо пялилась и представляла, что у него под этой униформой лесника.
Затем я выхожу из транса и, чтобы скрыть румянец, наклоняюсь над телефоном и печатаю вместо того, чтобы говорить вслух. «Ну, в любом случае. Я прошу прощения за недопонимание».
Его ответ поразительно быстрый, но, наверное, если бы я могла говорить только так, я бы тоже наловчилась. «Ничего страшного. Эту ошибку можно понять. И к слову говоря, там, в ресторане был семейный ужин. Мы не друзья; МакКормак — муж моей сестры. Я собираюсь придушить его, поскольку эта ситуация — целиком и полностью его вина».
Я поднимаю взгляд и с разинутым ртом смотрю на Райдера.
— Серьёзно?
Он кивает, затем печатает: «Ага. Вини во всём Чокнутого Профессора».
Это вызывает у меня хрюкающий смешок. Я прикрываю рот, стараясь скрыть, каким смешным мне это показалось.
«И ещё, я почти не использую язык жестов, — пишет он. — Это… нечто новое».
Я читаю его сообщение, затем поднимаю на него взгляд.
— То есть, ты не всегда был глухим?
Он хмурится и постукивает меня пальцем по губам, отчего моя кожа горит в месте его касания. Снова повернувшись к телефону, он печатает: «Открывай рот нормально. Помедленнее. Ты мямлишь хуже, чем мой брат. Будто тебе челюсти запаяли».
А лесоруб-то командир. И прямолинейный. Это чрезвычайно раздражает. Во мне вспыхивает раздражение, щёки окрашиваются горячим румянцем. Разблокировав телефон, я печатаю: «Ну прости, этим утром я пропустила урок ораторского искусства, профессор Хиггинс. Я не ожидала, что придётся общаться с раскомандовавшимся глухим лесорубом».
Его брови взлетают, пока пальцы бегают по экрану телефона. «Превосходно. Мямля, и вдобавок эйблист»2.
Ахнув, я хлопаю ладонью по столу и поворачиваюсь к нему.
— Неправда!
Мой телефон пиликает. «Сразу наделала в свои спортивные штанишки. Я шутил».
Я испытываю лишь лёгкое облегчение из-за того, что он на самом деле не обвиняет меня в том, что я стыжу его глухотой. Я хмурюсь и печатаю: «Ты всегда такой засранец?»
«А ты всегда такая вспыльчивая?» — парирует он в ответ.
Наши глаза встречаются, и оба телефона падают на стол.
Сделав долгий успокаивающий вдох, я решаю быть выше мелочных оскорблений и перейти к делу.
— Как мы будем работать вместе? — спрашиваю я.
Райдер пожимает плечами, затем берёт телефон. «У тебя есть макбук?»
Я киваю.
«Хорошо, — пишет он. — Принеси его на нашу первую рабочую сессию. Мы можем сидеть друг напротив друга и переписываться в мессенджере, как будто обычно разговариваем. Поначалу странно, но потом ты привыкнешь. Если только ты не хочешь попросить другого напарника. Я понимаю, что ситуация не идеальная».
Когда я читаю эти слова, что-то в моей груди сжимается. Он с такой готовностью списывает себя со счетов. Как будто он ожидает, что все забракуют его из-за неудобства.
«Я не возражаю, если ты сам не против», — пишу я.
Тень улыбки играет на его губах, когда Райдер читает это сообщение, но потом лицо снова делается стоическим. Глядя мне в глаза, он снова пожимает плечами.
Мой телефон пиликает новым сообщением.
«Меня устраивает».
* * *
— Хочешь сказать, этот засранец придёт сюда? — верещит Руни.
Я зажимаю звенящее ухо пальцем и слегка двигаю им туда-сюда.
— Да, Ру. Это было одно большое недопонимание. Ну то есть, он всё равно меня раздражает, но существует причина, по которой он не дал мне конспекты. Он не слышал, что я просила.
Брови Руни взлетают ещё выше.
— Что?
— Он глухой. МакКормак, похоже, просто посчитал это достаточно важным, чтобы упомянуть данную деталь, когда посылал меня к Райдеру. Райдер сказал, что у МакКормака такой заскок. С его точки зрения, хорошие люди сами разберутся, если будут подходить к ситуации непредвзято, а плохие люди потерпят провал, потому что Райдер тупо не отвечает. Я потерпела провал. Я думала, что он меня игнорирует, и чуть ли не начала драться с ним на лекции.
— Погоди, что? — Руни плюхается за обеденный стол, пока я обжариваю на сливочном масле креветки, чеснок и лук-шалот. Толстая паста лингвини лежит на соседней сковородке, приправленная оливковым маслом и пармезаном. Вся квартира пахнет мамой и моим любимым итальянским рестораном Squisito3.
Моё сердце слегка ухает в пятки. Мы так давно там не бывали. Может, я возьму в Squisito еду на вынос и принесу завтра в больницу во время своего обычного визита. Но потом я представляю, как мама чисто для моего спокойствия пытается есть всю эту сытную, тяжёлую пищу, которую уже не может переварить, вяло ковыряет курицу
